Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

- Спасибо, - поблагодарила она и сняла башмаки. Обтёрла их рукой, поставила на лавку. - Я никогда не видела таких замечательных башмаков. Ни на одной ярмарке.

Травник поскрёб в бороде, покивал своим каким-то мыслям и пытливо посмотрел на девушку.

- А ни на одной людской ярмарке ты и не смогла бы их увидеть, медленно проговорил он, особо выделив при этом словечко "людской". - Людям до этих башмаков ещё сто лет расти, а может, и все двести.

Ялка, как ни была ошарашена, всё-таки нашла в себе способность пошутить:

- Что ж они, выходит, сами выросли? На дереве, как пироги в стране Кокань? [Название мифической страны всеобщего изобилия, любимой грёзы всех и каждого в голодные века средневековья (если не считать, разумеется, рая Небесного).]

- Нет, не сами, - голос травника внезапно отвердел: ещё не лёд, но вязкая смола. - Не на дереве. Просто их тачал лепрекон.

Что-то ухнуло в груди.

- Ле... лепрекон? - переспросила она и посмотрела на башмаки, как смотрят на лягушку. - Это что же... это... вроде бы как гном такой, что ли?

-Да.

Ялку передёрнуло.

- И мерку тоже он снимал?

Вопрос остался без ответа.

Травник встал, прошёлся до стола и замер у камина, облокотившись там на полку. Что-то взял с неё и повертел в руках. Положил на место: Ялка едва успела углядеть проблеск чего-то железного. Несколько секунд он задумчиво смотрел в огонь. Потом обернулся.

- Слушай меня, Кукушка, - сказал он, глядя ей в глаза, - слушай и запоминай. Мне нужно будет уехать...

- Надолго?

Слово вырвалось само, непроизвольно и так быстро, что Ялка даже слегка устыдилась. Лис, однако, не обратил на это никакого внимания.

- Нет. Дня за два обернусь. Но речь не об этом. Тебе ещё ко многому придётся привыкнуть, если хочешь остаться у меня. Поэтому постарайся не пугаться. Просто помни, что пока ты здесь, тебя никто не обидит. Знаешь, Кукушка.....

Раздражение вдруг выплеснулось.

- Я не Кукушка! - выкрикнула она и топнула ногой. - Меня зовут Ялка, слышишь? Ялка, Ялка, и никак иначе!

Ялка говорила зло и слишком быстро, она как будто бы пыталась уцепиться за своё старое имя. Внезапно ей показалось, что из её жизни уходит что-то важное, без чего она не сможет больше быть собою прежней и не сможет больше жить. Она сама себя не узнавала. Ей хотелось сделать ему больно и хоть отчасти возместить ту боль, которая вернулась к ней с другими чувствами.

Спокойствие травника и его молчание лишь усиливали эту жажду. Она почти ненавидела его за то, что он вырвал её из той апатии, из того замкнутого мирка, в котором она пребывала после смерти матери. Пушистый серый кокон, который она сплела вокруг себя, Лис порвал одним своим существованием. Зачем? Ей было холодно и больно, как бабочке, которая по ошибке вылупилась зимой. И обидно. До слез.

Ради чего она всё это претерпела, эти странствия, холод, и даже (о, Боже!) насилие? Ради вот этого утра? Ради пары ботинок в подарок от гномов? Ради пустых отговорок и этих его многозначительных усмешек? "Я же хотела ему сказать... - каруселью вертелось в её голове. - Я хотела сказать... Я хотела сказать..."

Она забыла, что она хотела сказать. В запале Ялка даже не вспомнила, что сама пустилась в странствия - это теперь казалось ей неважным, отошло на задний план. Она была сейчас такой, как тогда в лесу, при первой их встрече.

Уверенность, с которой Лис с ней разговаривал, не допускала возражений, словно травник всё уже решил заранее и за себя, и за неё.

Раздражение росло и ширилось, девушка всё говорила и говорила, а когда умолкла, почувствовала не понятное облегчение и опустошённость. Остатки кокона порвались. Ялке вдруг пришла в голову странная мысль, что если из кокона обычно выходит бабочка, то кем она была до этого?

Кем?

Ей вдруг стало нехорошо; она опустилась на кровать и спрятала лицо в ладонях.

Всё это время травник терпеливо ждал, когда она закончит, без тени усмешки смотрел ей в глаза, а когда она выговорилась, ещё минуту-другую сидел в тишине.

- Хорошо, - наконец сказал он. Хлопнул себя по коленкам, как будто принял какое-то решение, кивнул и встал. - Если ты хочешь, я буду звать тебя так. Хотя не вижу смысла: имя - это совсем не то, что ты о нём думаешь.

- Почему ты думаешь, что я останусь здесь?

- Я не думаю, - мягко, и с оттенком горечи сказал Лис, - я знаю. Тебе придётся остаться.

Она подняла к нему лицо. По щекам её катились слезы.

- Почему? - сдавленно спросила она.

Лис промолчал, стянул с гвоздя свой рыжий плащ, подхватил с лавки свой посох, заплечный мешок и... вышел из дома.

Даже не попрощался.

Несколько мгновений Ялка оторопело смотрела на закрывшуюся дверь, потом вскочила и как была - босая и в рубашке - побежала к ней. Распахнула рывком, окинула округу торопливым взглядом, опустила глаза и осеклась. Замерла, где стояла, не чувствуя ни холода, ни снега под ногами. Слова, которые она хотела крикнуть Лису вслед, застряли в горле и умерли. Она просто стояла и смотрела вниз. Только вниз.