Алебарды их валялись в углу, камин погас, только от углей по дому струился горьковатый дымок. Полки, некогда уставленные алхимическими бутылками, рухнули, посуда вся валялась на полу, стекло поразбивалось вдребезги; не уцелело ничего. На каминной полке россыпью лежал различный хлам, странная коллекция предметов, похожих не то на детские игрушки, не то - на языческие фетиши.
За домом, у задней двери в сугробе лежал Анхель, мёртвый и уже остывший. А грудь его...
Грудь его была разворочена пулей.
- Проклятие, - Родригес опустился перед ним на колени. - Как же ты так?.. Как же ты, hombre... Ну, как же ты так?!
- Не бяжется здесь чего-то, - мрачно заявил Хосе-Фернандес. - Ведь не стреляли же б него из пули-то, так, одна бидимость, а глянь-ка - помер... Не иначе, и бпрямь колдобанье.
Как всегда в минуты острого душевного волненья каталонец путал "б" и "в". Смеяться над этим никто не решился. Мануэль угрюмо молчал. Молчала и пленённая девица.
Санчес между делом основательно пошарился по сундукам, под нарами, стащил с полки большущий железный фонарь, потряс его - проверить, есть ли там масло, удовлетворённо кивнул и вознамерился забрать с собой.
- Санчес, - необычно холодно сказал Родригес.
- А?
- Поставь его. Зажги и поставь на стол. И ничего не трогай в этом сатанинском гнезде.
- Какого дьявола, Аль! Я же только...
- Поставь, я сказал! - рявкнул тот. - Хватит нам одного Анхеля! Вообще, нельзя здесь брать ничего! Здесь надо всё пожечь, - решительно подвёл он итог и с отвращеньем сплюнул на пол. - Как следует прожарить это место. Это добром не кончится, если всё как есть оставить.. Аду - адово, огонь - огню. Я прав или не прав, святой отец?
- Пожалуй, прав, - согласился тот.
- Что же вы тогда тут кашу жрали? А? - спросил его Хосе-Фернандес.
Родригес побледнел, как будто лишь сейчас об этом вспомнил, бросил алебарду на пол, зажал руками рот и выскочил наружу.
Брат Себастьян покачал головой и повернулся к Санчесу, который оказался крепче нервами.
Или желудком.
- Неплохо было бы заполучить какие-нибудь доказательства волшебства, сказал монах. - Вот что, друг Алехандро, собери-ка вон с той с полки все эти штуки, только осторожно, не уколись: с алхимика вполне могло бы статься напитать их каким-нибудь ядом... Остальное... Да. Пожалуй, сам дом надо сжечь. А ты что скажешь, Томас?
Молодой монах кивнул. Он до сих пор пребывал в каком-то полусне и ничего не говорил.
Воцарилось молчание. Слышно было, как на улице тошнит Родригеса. Все теперь смотрели на Мануэля, точнее, на его оружие - изящный меч, полуторный, похожий на кончар.
- Чего вы на меня все так уставились? - угрюмо набычился Мануэль. Меч не отдам: это мой трофей, мои деньги. И потом, сталь - всегда сталь; хорошему оружию всё равно, кому служить.
Возражений не последовало.
Травник, однако, и вправду исчез бесследно, только на пороге хижины валялись ножны от меча. Мануэль подобрал их и после недолгой возни с подгонкой ремешков приладил у себя на поясе. Памятуя речи Смитте, четверо испанцев и немец осмотрели всё вокруг, ища следов, которые упоминал сумасшедший толстяк, но было темно, да и снег вокруг был так истоптан ими же самими, что разглядеть что-либо было затруднительно.
- Как бы то ни было, а этот Смитте говорит правду, - сказал Мануэль. Кто-то был здесь и унёс с собою тело. С такими ранами не ходят, я своё оружие знаю. Когда я брал его меч, этот парень был мёртв, как гентская ветчина.
- Но не улетел же он!
- Может, это тот летучий ублюдок его утащил? - предположил Родригес и посмотрел в затянутое дымкой небо. - Кстати, что это была за тварь?
- Не знаю, - Мануэль покачал головой. - Похож на человека. Маленький, пухлый, лицо щекастое, как груша. Наверное, какой-то местный el duende. [Букв. "Дух места", домовой (исп.)] Я его почти не разглядел, а вы?
- Разглядели бы, тогда б не спрашивали... да...
- Да разбе он летал? - поскрёб в затылке Хосе-Фернандес. - Летать могут только ангелы. И птицы. Не походил же он на ангела! Наверное, скачался на берёбке с дереба, бсего-то и делоб. Берёбку надо поискать...
Верёвки, тем не менее, не нашли. Зато нашли те самые два башмака и шляпу. И шляпа и башмаки оказались чудовищно тяжёлыми. Мануэль залез ладонью внутрь, пощупал, взрезал ножом и отодрал подкладку.
- Глядите-ка, святой отец! - позвал он, поворачивая башмак к лунному свету. - Да тут свинец внутри! Фунта по два в каждом, не меньше.
Все по очереди подержали ботинок в руках.
- Бесовщина какая-то... Зачем это ему было нужно?
- Надо бы девку спытать, - сказал Киппер. - Вдруг она чего расскажет.
- Расскажет, дожидайтесь, - буркнул Санчес. - Вон какие зенки бесстыжие. Упрямая... Я эту породу знаю. Помню, у меня была такая. Мы тогда стояли лагерем в северной Гранаде...
- Дурак ты, Алехандро. Дурак, и сын дурака.
- Это почему это я - дурак?