Так или иначе, но карандаш до сих пор оставался целым.
- Лис? - переспросил тем временем толстяк, как будто удивляясь, что испанец этого не знает. - Лис - на дороге. На большой дороге. Двое за его спиной, один рядом, один впереди. Бездна идёт за ним по пятам и смотрит в ваши души. Не вставайте у него на пути, господа солдаты Господа; вам не дано постичь, какая нужна смелость, чтобы мерить сердцем бриллиантовые дороги Вечности. Там холодно. Холодно...
Он обхватил себя руками.
Испанцы вновь умолкли и переглянулись.
- Что всё это означает? - спросил у всех Родригес, явно озадаченный. Алебарда мне в печёнку, ведь должно же это что-то значить! Этот парень явно что-то знает или что-то где-то слышал. Эй, ты! Что это за Лис? Как его по-настоящему зовут? Отвечай, canaille! [Сволочь (фр.)]
В глазах фламандца расплескалась пустота.
- Nomen illi mors, [Имя ему - смерть (лат.)] - вдруг провозгласил он на чистой латыни и умолк.
Мануэль перекрестился, остальные делали то же.
- Con mil demonios, [Чтоб меня черти побрали (исп.)] - тихо выругался Анхель. - Не нравится мне это.
- Надо свести его к padre, - сказал молчавший до сих пор Хосе-Фернандес. - Помочь это нам может.
- Дельная мысль, - одобрил Киппер. - Эй, Санчо, проводи его! Заодно справься, как там себя чувствует его преподобие. Да смотри, чтоб этот, - он кивнул на толстяка, - чего не выкинул.
Санчес кивнул, оставил трубку на столе и поманил толстяка пальцем:
- Пойдём.
Возле самой лестницы, которая вела наверх, безумный Смитте вдруг остановился, обернулся и по очереди оглядел всех пятерых, оставшихся за столом.
- Вот, - сказал он, по очереди указывая пальцем на Анхеля, Родригеса и Киппера. - Ты, ты и ты.
- А я? - с усмешкой спросил его Санчес.
Смитте сделал полуоборот, замер и несколько мгновений смотрел ему в глаза своим безумным мутным взором, от которого испанцу сделалось не по себе. Казалось, Смитте видит что-то запредельное, далёкое, доступное одним лишь ясновидящим, пророкам и безумцам.
- И ты, - сказал он наконец.
НИКУДА
Выстрел. Я проснулся в начале шестого;
Я наблюдал охоту на единорогов,
Но я оставался при этом спокойным:
Я много читал о повадках этих животных.
Никто не сможет поставить их в упряжь,
Никто не сможет смирить их пулей,
Их копыта не оставляют следа,
Они глядят вслед движущейся звезде.
БГ
БГ, Охота на единорогов / История Аквариума, том 3: Архив, 1994
Неделя за неделей уносились прочь, пятная снег затейливыми иероглифами птичьих следов, а в маленькой хижине на старых рудниках, приютившей трёх человек, ничего не менялось. Всё так же травник приходил и снова исчезал, принося известия и свежие припасы, так же приходили к ним лечиться всяческие существа, живущие в лесу, приходили сами, приводили родичей, приносили детёнышей. В меру сил Жуга ухитрялся помочь каждому, врачевал зверей, людей и птиц и всяких, как он выражался, "креатур", не делая меж ними никаких различий. Когда его подолгу не бывало дома, Ялка и сама, бывало, пользовала их заранее приготовленными мазями, настойками и порошками. Никто не жаловался. За лечение расплачивались, кто чем мог - кто горстью осенних орехов, кто сушёными грибами или ягодами, а кто и камушками из пустого рудника. Цена, конечно, всем этим подаркам была невелика, но травник всему находил применение. Одна хвостатая малышка с остренькими зубками запомнилась девушке тем, что у неё совсем не оказалось, чем платить за вылеченное ухо, и она заместо денег спела тут же сложенную ею благодарственную песенку. Мелодия её потом долго ещё звучала у Ялки в ушах.
Иногда заглядывали крысы, - та самая троица, увиденная ею в самый первый день - Адольф, Рудольф и Вольфганг Амадей. По примеру Лиса Ялка оставляла им какие-нибудь крошки и объедки, только не на столе, как делал тот, а на полу, и по возможности - в углах, ибо против крысы на столе протестовало всё её женское естество. К слову, все трое вели себя довольно чинно, не дрались и быстро убирались прочь. Припасы в кладовой они ни разу не тронули.
Три мышки взобрались на стол
И там делили хлеба корку.
Сначала сбросили на пол,
А после утащили в норку.
Они пищали и дрались,
А корка так сопротивлялась...
Когда до норки добрались,
От хлеба мало что осталось.
Теперь они тревожно спят,
И корку слопали до крошки,
И наверху троих мышат
Напрасно поджидает кошка.
Способность рифмовать и складывать слова Ялка обнаружила в себе случайно, после той кошмарной ночи, когда травник притащил назад ушедшего мальчишку (Ялка старалась избегать слова "умершего" - уж очень ей при этом становилось не по себе). Как-то - мыла посуду и поймала себя на мысли, что напевает про себя эту дурашливую песенку про трёх мышат (мышата - конечно же, не крысы, с их присутствием она вполне могла смириться). Она удивилась, подумала, с чего бы это, потом вслушалась и решила, что это ей даже нравится. И больше об этом не задумывалась.