Руны судьбы

— Хорошо, — Жуга задвигался, собирая одежду и вещи. — Я понял. уходи. Ах, яд и пламя, яд и пламя, они таки нашли меня опять… Ялка! Фриц! Одевайтесь. Я попробую что-нибудь сделать, чем-то их отвлечь, а вы при первой же возможности сразу бегите и прячьтесь в лесу, в темноте они вас не найдут. Я задержу их… если смогу. Ничего не берите с собой. Хотя нет, Фриц, возьми вон ту шкатулку на камине, там деньги; если разойдёмся, на первое время вам хватит.

— Жуга… — начала было Ялка.

— Потом! Всё потом, если будет возможность! — он зашарил по полкам, без разбора сбрасывая на пол банки и бутылки с разноцветными настойками, фарфоровые ступки, резальные инструменты чёрной бронзы из копилки костоправа и различные метёлки-веники засушенных за лето трав. — Яд и пламя, где он…

— Что ты ищешь? — встрепенулся Карел.

— Арбалет.

— А его это… Зухель забрал. Я сейчас сбегаю.

— Поздно, — сказал Жуга, — отступая от окна. — Поздно. Они уже здесь.

…Серый дождь сползал по пузырю окна. Ялка знала, что её ждёт, она сама выбрала свою судьбу, когда явилась к травнику, и сейчас, когда свершилась неизбежность, безропотно приняла её. Молчала. Только шевелила губами, свивая беззвучные строки, как будто молясь неизвестно кому:

Здесь моё тело потешат костру,
Я слышу бешеный, бешеный,
бешеный, бешеный смех,
И любое дело сразу валится из рук.
Где моя сила? Моя любовь? Моя свобода?
Какой, какой за мной грех?!
Здесь моя надежда, — лишь надеяться, — а вдруг?
Меня! Меня бьет истерика!
Какая страшная мука, страшная боль. Меня бьёт истерика…

Кукушка… Почему — «Кукушка»? Когда умерло имя? Травник понял это сразу, как только её увидел. А она — только сейчас. И всё время злилась, если её называли по-другому. Та новорожденная девочка в деревне, чьё название она уже успела позабыть, и где она впервые разминулась с Лисом, не она ли приняла его на себя, её прежнее имя, оставив девушке лишь прозвище? Говорят, что иудеи никогда не называют родившегося сына отцовским именем, а только если отец уже мёртв… А ведь и вправду — имя было последним, за что она цеплялась из своей прежней жизни, до крови, до содранной кожи и сломанных ногтей…

Всё умерло. Всё.

Память словно бы высвечивала маленькие яркие картинки. Вот двое солдат врываются к ним в дом, высаживая дверь. Карел охает и прыгает в каминную трубу. Дым — в дом. Жесты травника — он что-то говорит и двигает руками, будто ловит мух. Солдаты переглядываются, ставят в угол алебарды. Потом — у Ялки перехватывает дух: — солдаты… здороваются, кланяются, словно бы зашли к ним в гости, и садятся за стол. Три крысы тотчас молниями вынырнули из своей норы и взобрались на стол, уселись перед ними, вперились глаза в глаза. Сидят. Солдаты что-то говорят, хихикают, смеются, говорят о чём-то по-испански, хлебают из чашек… Ялка с Фрицем переглядываются. «Есть ещё один, — тихо говорит им травник, тяжело дыша и вытирая пот со лба. — За дверью, сзади… Ждёт. Там нам нельзя пройти… Я наложу личины… Отражу… Ничего не бойтесь… Вы прорвётесь… Надо… уходить…»

Голос его дрожит, срывается. Он весь в поту. На лбу набухли вены.

«Почему нельзя заставить их плясать, как тогда?» — с удивленьем говорит Фриц. «Я не могу, — Жуга мотает головой. — Заклятие ещё не остыло. Зима на излёте, все элементалы спят. Цвет белый… нет волынки… ничего нет. Я не смогу удержать двойника. Манок не отдам! Ты… Ты пока не понимаешь. Здесь другое… Некогда болтать! Яд и пламя, почему так тяжело? Готовьтесь…»

Фигура и черты его лица дрожат и расплываются, складываются в маску худощавого испанца — выпуклые льдистые глаза, лицо больного эльфа, седина волос…

Ялка с ужасом смотрит на Фрица, превратившегося в коренастого бородача, потом на себя. Сглатывает. Ей становится дурно.

Солдаты чавкают. Ведут беседу с крысами. Глаза их мутны и пусты.

Травник вынимает меч; клинок хищно серебрится. Трогает окно.

«Неожиданность наш козырь. Ты сможешь выпрыгнуть в окно?»

«Что?» — теряется та.

«Стёкла без осколков, замазка — дрянь, всё вылетит одним куском. Прыгнешь в окно, отбежишь, и жди меня. Они увидят не тебя. Поняла?»

«Поняла…»

«А я?» — подпрыгивает Фриц.

«Ты — то же самое, но через дверь».

Он ударяет ногой. Треск, грохот, звон вылетающего стекла. Дождь и холодный ветер. Взмах руки.

«Кукушка! Пошла!»

Думать уже некогда. Ялка подбирает юбки. Рыбкой прыгает в открывшийся проём и боком валится на снег.

Летящий снег. Лежащий снег. Солдаты. Капуцины. Ночь.

…Девушка смотрит в окно. Шепчет чьи-то слова. Стеклом — по пальцу, пальцем — по стеклу. Кровь тонкими полосками.