Руны судьбы

— Плевать на заказ, — Рутгер тоже с силой потёр переносье. — На всё плевать. Вы все знаете, что творилось в городе, когда ловили этого травщика. Вы все слышали, как это было. А я видел. Всё-всё видел. С самого начала. С того, как он раздолбал нас в переулке Луны.

Рутгер подался вперёд. В полутьме круглое лицо его казалось бледным, белёсая щетина на невыбритых щеках и подбородке выглядела так, будто тот испачкан грязью. В комнатушке было жарко, по вискам у Рутгера струился пот. Слова давались ему тяжело.

— Мне… нужно знать… что за игра тут крутится, — в три приёма выдохнул наёмник. — Мне нужно знать, кто он. Вернее — что он.

— Зачем?

— Затем, что он мне сам сказал, чтоб я пришёл.

— Кто?

Рутгер поднял голову.

— Тот. Рыжий.

Воцарилось молчание. Гудел огонь в камине. Три свечи наперебой потрескивали фитилями. Воровские главари опять переглянулись. Макс едва заметно поднял бровь. Матиас также незаметно покачал головой.

— Он никого на него не натравит, — сказал он. — Если он сначала заявился до нас, то наверх уже не полезет — слишком горячо.

— Это уж точно, — кивнул Рутгер. — Мы все в одной лодке. Толстяк этот к испанцам не пойдёт, но мне сдаётся, что у него есть свои каналы, похуже. Зачем-то он ему был нужен, тот травщик…

— Жуга, — сказал Макс. — Его зовут Жуга. Он…

— Постой, — Матиас ухватил брата за руку. — Почём мы знаем, что ему можно доверять? Что он не вынюхивает, где тот водится, чтоб покатать его на железе?

— Верно, — поразмыслив, согласился тот. — Что скажешь, Рутгер? А?

— Даю слово, что не причиню ему вреда.

— Твоё слово немногого стоит.

— Обижаешь, Матиас. Я ещё никогда никого не предавал.

— Всё когда-то происходит в первый раз… Но ладно. Зря ты, парень, всё это затеял. Если бы ты хоть немного дольше пожил в городе, ты бы о нём услышал. Вору играть с ведунами — последнее дело. А ты ничего не понял.

Рутгер привстал и подался вперёд, нависнув над столом.

— Это вы ничего не поняли, — тщательно подбирая слова, проговорил наёмник, — Этот травник такой же колдун, как ты — проповедник, или я — золотарь.

— А кто же он?

— Этот Жуга, — процедил сквозь зубы Рутгер, пристально глядя Матиасу в глаза, — он кто-то вроде бога.

Договорить он не успел. Замок на дверях щёлкнул, створки распахнулись, и на пороге показался широкий большой силуэт. Облачённый в серый плащ до пят, он заполнил собой дверной проём, как пробка затыкает бутылку. В коридоре была тишина — оба парня, стоявшие на вассере, так и не дали о себе знать.

Все четверо мгновенно прянули назад и ощетинились ножами. Даже Рутгер, у которого два молодца изъяли перед этим всё оружие, выбросил из рукава в ладонь кривой кинжал из чёрной бронзы — без рукояти, на кольце; так кошка выпускает коготь.

Одетый в серое гигант чуть помедлил, нагнул голову и, двигаясь с обманчиво неторопливой плавностью, шагнул через порог. Откинул капюшон.

— Спрячьте ваше оружие, господа воры, — простужено сказал он, и лица всех четверых едва заметно дрогнули: перед ними стоял Андерсон. Тот самый господин Андерсон, о котором только что шла речь. Тот самый наниматель Рутгера. Тот самый, что хотел убить Лиса.

Тот самый.

— Спрячьте ножи, — повторил он. — Я пришёл говорить.

* * *

Учиться магии или чему-нибудь другому, Фриц не учился. Не потому, что не хотел, а потому, что никто его не обучал. Ни травник, ни Ялка, ни даже Карел. Сначала он растерялся и даже немного обиделся — на Жугу, на Ялку, и вообще. Все вели себя с ним так, как будто он был вазой чешского стекла, и любое неосторожное движение могло его разбить. Но жаловаться он даже не думал. Пусть Фриц не вышел ростом, но у него была своя мальчишеская гордость, заставлявшая его терпеть и ждать, не плакать по ночам в подушку, как девчонка, и не задавать вопросов. Вместо этого он всматривался, наблюдал и слушал.

Он быстро привык к жизни в лесу, она ему даже стала нравиться. Проживший всю сознательную жизнь в городах, он никогда не слышал такой полной, всеобъемлющей и ясной тишины, какая здесь царила по ночам, никогда не видел столько ярких звёзд, как в здешнем небе, да и воздух, коим он дышал до этого, никогда не был так свеж и чист, как в этом заколдованном лесу. В морозные дни, когда деревья одевались в белое, а на бутылочные донышки в окне ложилась изморозь, солнце сияло особенно ярко, и круглый купол неба заполняла такая бездонная синева, что было страшно на неё смотреть: а вдруг упадёшь туда, в эту синь, что тогда? Куда тогда?

Фриц не привык смотреть вверх. Небо для него всегда было чем-то маленьким, обычно — серенькой полоской между стиснутых домов, привычной, как потолок, и даже если удавалось иногда залезть на крышу, он никогда не оставался с ним наедине: вокруг были люди и дома, построенные этими людьми. А здесь между ними не было ничего, совсем ничего. Он таращился и вслушивался в небо, и небо словно говорило с ним. Только он не мог понять, зачем и для чего.

Что-то случилось с ним. Что-то случилось, пока он болел.