Руна смерти

Покончив со всем этим, они решили расслабиться. Первая бутылка коньяка из раздобытых Юлингом с помощью его хорошего знакомого — гамбургского гауляйтера — была опустошена, и они приступили ко второй. Ротманн сидел в кресле возле ярко пылающего камина, в основном слушал, изредка поддерживая разговор двумя-тремя фразами.

— Кстати, в Киле я встретил старого приятеля, — сказал Юлинг после очередного «прозит», — даже можно сказать — друга детства, с которым мы несколько лет не виделись. Зашел в магазин за спичками, вижу краем глаза, смотрит на меня какой-то тип. И что интересно, как и в последний раз, опять он меня узнал, а я его нет. В шинели, с черной повязкой на глазу, с палкой в руке и «рыцарем» на шее, — так Юлинг называл рыцарскую степень Железного креста. — Смотрит на меня и улыбается. Оказался моим соседом по двору. Мы жили тогда в Берлине в Шенеберге. Правда, давно это было. Еще в детстве.

Юлинг наполнил стаканчики новой порцией коньяка, и они, отсалютовав ими, выпили.

— Так вот, — продолжил он, прикуривая потухшую сигарету, — этот самый Гельмут Форман… хотя, погоди, не Форман, а уже лет десять как Баер… кажется. Да, точно, Баер…

— Что значит «лет десять как Баер»? — не понял Ротманн, не очень вникавший в суть рассказа, но всё же автоматически улавливавший всякие неувязки.

— Ну, он поменял фамилию. Был сначала Форман, а потом стал Баер. — Юлинг всё же изрядно захмелел, и язык его слегка заплетался. — А кстати, знаешь, где мы с ним в последний раз встретились? Ни за что не догадаешься. На башне Вевельсбургского замка! В сороковом.

— Во как!

— Да. В ночь с девятого на десятое ноября! Помнишь, что в такую ночь обычно происходило?

Ротманн вяло сосредоточился и, подумав секунду, сказал, что не помнит.

— Ну, ты что? Это же дата, которую не рекомендуется забывать.

— Дату я помню, а вот что происходило — не очень. — Ротманну не хотелось надолго отвлекаться от каких-то своих собственных дум.

— Ну и ладно, — махнул рукой Юлинг. — Клятву мы там давали. На верность фюреру.

— Для этого что, надо было обязательно залезать на эту башню? — шевеля кочергой прогорающие дрова, спросил Ротманн.

Юлинг посмотрел на него обиженно и продолжил:

— Короче говоря, нас там принимали в СС. В шутц-шта-фель, — по слогам произнес он, разжевывая название организации. — Я приехал в тот самый день, а Гельмут дня за два до этого. Там он меня и узнал. В общем, стоим мы на этой самой башне уже после всего и лакаем прямо из бутылки…

— А почему он фамилию-то сменил? — перебил Ротманн.

— Почему сменил? — напрягая память и снова наливая коньяк, сказал Юлинг. — А! Ну, в общем, он рассказывал. У него в тридцать четвертом арестовали обоих родителей. Чего-то они там болтали. Остался один с маленькими сестрами, ну и попал в интернат. Написал там отречение и попросился поменять фамилию. Стал, короче говоря, еще одним сынком фюрера,

Юлинг, подняв рюмку, снова пригласил Ротманна выпить, что они и сделали.

— Как, говоришь, его звали раньше? — поставив рюмку на столик, спросил Ротманн. Спросил просто потому, что была его очередь что-то сказать.

— Форман.

— Форман?

— Ну да.

— А имя его отца ты, часом, не помнишь?

— Конечно, помню. Вернер. Вернер Форман, врач. Он и к нам частенько наведывался. Лечил отца, правда, без особых успехов. Я его хорошо знал.

Ротманн смотрел на Юлинга так, что тот понял: знал врача и его собеседник.

— Ты его тоже знаешь?

Ротманн встал и прошелся в задумчивости по уютной комнате своего сослуживца. Рассказать или не стоит, думал он. Вспоминать свою жизнь из лагерного периода как-то не хотелось. И всё же он решился поведать Юлингу тот случай с побегом, тотализатором и всем остальным. Он рассказал вкратце о своей встрече с Вернером Форманом, если это, конечно, можно было назвать встречей.

Юлинг слушал внимательно. Не перебивал и не отвлекался на спиртное или сигарету. Когда в рассказе прозвучали заключительные выстрелы, лицо его не то чтобы помрачнело, а как-то застыло. Он задумался о чем-то и молчал.

— Может, это был не он? Мало ли Вернеров и Форманов на свете, — сказал он через некоторое время.

— Вернеров и Форманов, может, и немало, но берлинских врачей Вернеров Форманов вряд ли больше одного. Согласись, совпали четыре фактора: имя, фамилия, место проживания и профессия. Прибавь сюда и пятый фактор — арест и лагерь.

— Что ж, такая судьба, значит, у дяди Вернера, — сказал, стряхивая с себя воспоминание прошлого, Юлинг.

Они молча выпили. Потом Ротманн спросил:

— Когда, ты сказал, его арестовали?

— В тридцать четвертом, сразу после устранения Рема. Точнее не знаю.

— Ты что-то путаешь. Только не после Рема. Ведь я встретился с ним осенью, в ноябре. И в то время лагерем командовал толстый Лиммер. А поскольку летом тридцать четвертого Дахау принял Эйке и Лиммера поперли под зад, значит, это могло произойти только осенью тридцать третьего. А до тридцать третьего я и вовсе там еще не был.