Румпельштильцхен

— Итак, господин советник, — проговорил Блум (и это его «советник» тоже показалось мне крайне оскорбительным, потому что чаще всего в суде адвокаты истца и ответчика употребляли его не иначе, как саркастически), — нам не известно, почему этот человек — если это он был там — забрал с собой ребенка. В большинстве случаев детей похищают с целью получения выкупа, но вряд ли кто станет сначала убивать женщину с тем, чтобы потом все же ожидать от нее выкупа. Нам удалось выяснить у отца убитой, — я рассказываю вам все это, советник, чтобы вам было проще понять мою позицию — его зовут Двейн Миллер, а живет он здесь неподалеку в Манакаве, что бывший муж его дочери в настоящее время проживает в Новом Орлеане и что зовут его Энтони Кениг. И вот мы уже целый день пытаемся связаться с ним, чтобы выяснить, не требовал ли убийца выкупа у него. Вероятнее всего, что убийца выйдет именно на Кенига, если только не решит обратиться с этим же к Двейну Миллеру, что тоже вполне возможно, в таком случае…

— А вы спрашивали Миллера об этом?

— Да, и более того, мы также установили у него в доме нашу аппаратуру, которая позволит нам, в случае если ему действительно позвонят, проследить номер телефона, откуда был сделан звонок. Вы знаете, советник, он ведь понимает, что это вопрос жизни или смерти, и еще он слишком любит свою маленькую внучку, а поэтому ему вовсе не хочется, чтобы с ней что-нибудь случилось, а потому он не рассказывает об этом никому, не делится своим горем даже с самыми близкими друзьями и соседями. Теперь ужно сохранять хладнокровие, подождать, пока тот, кто похитил ребенка, сам сделает первый ход. Мы оповестили газеты и телевизионные станции в Тампе и Манакаве только об убийстве, но им не было ничего сказано об исчезновении ребенка. Мы хотим, чтобы убийца первым заявил о себе, понимаете ход моих мыслей? Возможно, что он думает, будто бы мы не знаем о том, что девочка похищена, может быть он уверен, что мы думаем, что ребенка тогда не было дома, что будто бы Элисон была где-нибудь, ну, скажем, в гостях у знакомых или еще где, пусть думает, будто мы еще находимся в полном неведении. Мы хотим, чтобы он позвонил или отцу малышки, этому Энтони Кенигу, которого теперь, кстати пытается разыскать ново-орлеанская полиция, чтобы поставить телефон в его доме на прослушивание, или может быть похититель позвонит дедушке ребенка, который уже готов к этому и только и ждет того, чтобы как можно дольше задержать того парня на телефоне; или же не исключено, что он позвонит нам, в полицию, или (боже упаси) в редакцию какой-нибудь из газет — остается только надеяться на то, что он туда не позвонит. Ведь они все равно не придумают ничего более подходящего, как встрять самим в это дело и в таком случае нельзя исключить возможность того, что положение еще больше усугубится, и тогда уж жизни ребенка будет угрожать реальная опасность. Мы же будем готовы ко всему, и мы ждем его звонка, если он вообще позвонит. У нас тогда будет ощутимое преимущество, ведь он будет уверен, что никто еще ничего не знает, и ему придется очень долго объяснять, в чем дело. А в то время телефонная компания попытается полностью отследить этот звонок. Так что, советник, — продолжал он, — вы окажете мне неоценимую услугу, если пообещаете с этого момента не бегать больше по всему городу, приставая с распросами ко всем, кто на ваш взгляд может иметь хоть какое-нибудь отношение к случившемуся. Будь я на вашем месте, мне бы просто ужасно не хотелось бы осознавать потом, что из-за меня, по моей вине пролилась кровь шестилетнего ребенка. Вот такие дела, советник.

— Я просто думал, что мы с вами, как вы выразились, не в кино, — сказал я.

— Вы правильно думали.

— Ну тогда и будьте любезны не разговаривать со мной таким тоном, будто я какой-нибудь говнюк из частного сыска где-нибудь в Лос-Анджелесе.

В трубке воцарилось молчание.

— Ну ладно, — наконец выдавил из себя Блум, — я извиняюсь, — он еще какое-то время помолчал. — Я ненавижу, когда вот так похищают детей, — снова заговорил он, — у меня и у самого растет дочь.

— И у меня тоже.

— Но ведь я же сказал, что я извиняюсь. Но уж вы, пожалуйста, тоже, окажите мне любезность, ладно? Не влезайте в эти дела. Нам уже все известно о тех вечерних звонках, девушка, что присматривала за ребенком, сегодня утром все нам рассказала об этом. Хорошо, мистер Хоуп? Договорились?

— О'кей, — пообещал я, — я больше не буду встревать в ваши дела.

Но этот разговор состоялся у нас еще до того, как Энтони Кениг сам пришел ко мне в четыре часа того же дня.