Румянцев-Задунайский

Хотя по чину и знатности рода Петр Иванович уступал другим членам Конференции, но держался так, словно только от него одного зависело быть или не быть тому или иному решению. По характеру человек он был капризный, и все ему уступали. Да и как не уступишь, когда сама императрица потакала его капризам. Чего бы ни попросил — все к его услугам.

По сластолюбию и пристрастию к роскоши Петр Иванович перещеголял даже Апраксина. В Петербурге не было дома, который бы по богатству убранства мог сравниться с его дворцом. На стол ему подавалось все самое вкусное, что можно было только отыскать в России или купить за морем. Многие вельможи, изживши век, вкуса ананаса не знали, а о бананах и не слыхивали, а он все это имел в изобилии. Он первый в России завел ананасовую оранжерею и в домашних условиях делал ананасовое вино. Экипаж его блистал златом, в цуге он имел самых лучших английских лошадей. Словом, жил не считая денег. От своих имений он получал ежегодно более 400 тысяч рублей дохода, но денег этих ему не хватало. Забегая вперед, скажем, что умер он, задолжав казне более миллиона рублей.

Как хозяин кабинета, Петр Иванович восседал на самом видном месте. Он был великолепен. Золото, серебро, тонкие кружева… На пуговицах сверкали бриллианты. Такие пуговицы Румянцев видел на графе Разумовском, только те были помельче.

— Как прикажете понимать, милостивейший Петр Александрович, — начал Шувалов, изящным движением поправляя пышный парик, — как прикажете понимать отказ генералитета армии выполнить высочайший ее Императорского величества указ, коим повелено было изгнать противника за Одер, взять Кольберг и стать на кантонир квартиры в бранденбургских землях?

Румянцев отвечал, что он не может говорить за весь генералитет и готов нести ответ только за личные действия и действия вверенной ему дивизии. Что касается постановления военного совета при главнокомандующем о невозможности возвращения армии на линию Одера и изгнания противника за Одер, то он, Румянцев, подписал его вместе с другими генералами, будучи убежденным, что всякое иное решение было бы ошибочным.

Постановление, о котором шла речь, было принято 4 октября. Румянцев хорошо помнил тот военный совет, созванный Фермором сразу же по получении высочайшего указа. Единодушие генералов было полным. Перед армией ставились неразрешимые задачи, которые могли быть результатом неправильной оценки возможностей как нашей, так и прусской армий. В Петербурге Цорндорфское сражение оценивали как победу, между тем это сражение стоило русской армии много крови. Пруссаки потеряли убитыми и ранеными в два раза меньше, чем наши. Если судить по потерям, это была прусская победа. Впрочем, пруссаки так и считали. После сражения они еще больше осмелели, крепче осели в своих крепостях, да и гражданское население стало относиться к нашим враждебнее, чем прежде…

— А не могло ли в сем деле быть измены? — вмешался князь Трубецкой.

— Мне говорили, будто графа Фермора подкупили за сто тысяч талеров. — Румянцев сделал паузу и продолжал: — Лично я в это не верю. Граф Фермор человек честный, на подкуп не способен. Если за неудачу в кампании вина его, как главнокомандующего, и есть, то только не в измене.

— А в чем, по-вашему, могла бы состоять его вина? — Это уже снова спрашивал Петр Иванович Шувалов.

— По моему убеждению, русской армией должен командовать человек не только знающий военное дело, но и твердый характером, решительный и смелый. К сожалению, эти качества у господина Фермора выражены слабо.

По-видимому, это было главное, чего хотели от Румянцева члены Конференций, — узнать его мнение о Ферморе. После того как он кончил речь, наступило длительное молчание, потом как-то совсем некстати заговорили о предстоящем куртаге, об ожидавшихся на нем увеселительных затеях. На Румянцева уже не обращали внимания.

После совещания, когда все вышли в переднюю, к Румянцеву подошел граф Воронцов.

— Очень рад встрече с вами, — сказал он. — Почту за честь, если сегодня соблаговолите отобедать у меня. Буду ждать вас в четыре.

— Весьма благодарен, — почтительно склонил голову Румянцев. — Постараюсь быть.

3

На обеде у Воронцовых гостей было не много — супруги Строгановы, граф Бутурлин, князь Трубецкой, племянник Воронцова Семен Романович Воронцов, довольно приятный молодой человек. Румянцев, приехал с сестрой графиней Брюс, также приглашенной в гости.

С Воронцовыми Румянцевы имели хорошие отношения еще при жизни Александра Ивановича. Михаил Иларионович высоко ценил старика Румянцева, как сподвижника Петра Великого, военного деятеля и опытнейшего дипломата. Что касается супруги канцлера Анны Карловны, то в доме Румянцевых к ней относились как к родной.

Обед походил на семейный; все было просто, непринужденно. Вспоминали анекдоты, шутили… Словом, все было хорошо, если не считать маленькой сценки. Когда на стол подавали жареных лебедей, Анна Михайловна случайно посмотрела в сторону Румянцева и, неожиданно встретившись с его взглядом, густо покраснела. Ее супруг Александр Сергеевич это заметил и сердито отодвинул от себя тарелку.