Румянцев-Задунайский

— Русишь золдат все осиляйт. Не осиляйт — пехота помогайт. Господин подполковник, — перешел он на родной язык, увидев графа Воронцова, — потрудитесь распределить своих людей по батареям. Надо помочь затащить пушки на высоту.

— Слушаюсь.

Разговаривая, генерал с подполковником удалились в расположение егерского батальона.

— Братцы, а генерал-то наш с головой. Даром что немец.

— Какой же он немец? Он русским духом пропитан, только говорить по-нашему как следует не научился.

— Командующий знает, каких немцев брать. Чтобы на нас были похожи.

— А вот Штофельн, говорят, зверем был. Нашего брата по морде лупил.

— Штофельн — это другое. Его еще до Петра Александровича прислали. Петербург прислал. Петр Александрович хотя и строг сам, но таких жестоких терпеть не может, потому как строгость у него добрая.

На востоке за холмами забелел небосклон. Звезды на небе погасли, за исключением самых крупных. Начало светать. Вдруг в небо взвилась яркая ракета. Через несколько мгновений дорожку прочертила вторая, потом третья. То был сигнал к началу наступления.

— Вперед! — прозвучала команда.

Артиллеристы бросились тащить пушки — кто за ремни, привязанные к лафетам, кто за колеса. Им помогали егеря. С егерями все-таки легче. Народ крепкий.

Холм, куда следовало установить батареи, оказался даже круче, чем думали раньше, к тому же покрыт был мелким кустарником. Тянуть по такой крутизне многопудовые орудия да еще ящики со снарядами — силенок много надо. Но когда это было, чтобы спасовал русский солдат? Егеря в своем усердии, казалось, готовы были разорвать лафеты.

— Не ленись, братцы, нажимай! — подбадривали они друг друга.

А позади слышался зычный голос командира корпуса:

— Шнель, зольдат, шнель!

Боур перестал покрикивать только после того, как батареи были наконец установлены на вершине холма и открыли по лагерю противника частый огонь.

Под грохот канонады пехота двинулась к дефиле, что против турецкого ретраншемента. Расставленные здесь неприятельские пикеты открыли по наступавшим суматошный огонь. Однако от беспорядочной пальбы еще никогда не бывало проку. Боясь быть убитыми или захваченными в плен, пикетчики вскоре дали тягу, ища спасения за укреплениями лагеря. Между тем там, в лагере, уже все пришло в движение. Из ретраншемента открыли огонь батареи. Над головами наступавших засвистели снаряды. Турки не собирались так просто уступать своих позиций.

Наступавшие залегли. Противник усилил огонь. Теперь он палил не только из пушек, но и из ружей. Впрочем, его стрельба не причиняла наступавшим вреда. Снаряды сыпались туда, где не было людей, а пули вообще не долетали до цели. Можно было подумать, что яростной пальбой турки хотели не столько поразить русских, сколько напугать их и тем самым заставить повернуть обратно.

— Прикажете атаковать? — обратился к Боуру граф Воронцов, успевший собрать своих людей и занять с ними место на первой линии.

— Не надо спешайт, — по-русски отвечал Боур, хотя до этого разговаривал с ним на своем родном языке. — Пусть зольдат полежайт. Бой идет по диспозиции. Скоро сказайт слово имеет граф Репнин, подождем.

В эту самую минуту граф Репнин, построив свой корпус в два каре с конницей между ними, делал заход для удара по правому флангу противника. Турки заметили его маневр с опозданием, когда корпус уже приблизился к открытому пространству между речушкой Калмацуй и Долиной Чора.

Турецкий командующий Абазы-паша был знаком с европейской тактикой ведения боя. Во всяком случае, он имел представление о ложных, отвлекающих направлениях атак. Отвлекающими атаками обычно пользовался прусский король Фридрих II, методы ведения войны которого он, Абазы-паша, глубоко изучал. Прусский король обычно делал так: ударит по противнику в одном месте, заставит его стянуть туда основные его силы, а потом неожиданно совершает решающую атаку большинством войск своей армии, скрытно сосредоточенных на другом участке.

То, что произошло на правом фланге турецких укреплений, напоминало Абазы-паше как раз этот прием прусского короля. Он решил, что наступление с фронта было всего-навсего отвлекающим маневром русских и что их главные силы не там, а здесь, на правом фланге. Не мешкая ни минуты, он приказал перетащить на этот фланг большую часть артиллерии, направить всю кавалерию, всех янычар.

— Румянц-паша хотел обмануть нас, но Аллах помутил ему разум, — сказал он находившемуся с ним рядом крымскому хану. — Он выводит главные силы на открытое место. Пустите на него конницу.

Сын хана Дели Солтан Керим выхватил ятаган.

— Дай мне конницу, отец, и я порублю этих русских!

Хан сделал жест рукой:

— Иди, сыно мой, Аллах благословляет тебя!

Репнин давал своим командирам последние наставления, когда рядом раздался тревожный возглас:

— Татары!

Он машинально посмотрел в сторону лагеря и увидел неприятельскую конницу, густой лавиной мчавшуюся на позиции корпуса. В пыли, поднятой копытами лошадей, трудно было определить, каким числом атакует противник. Десять, двадцать тысяч? А может быть, все пятьдесят, имевшиеся в распоряжении хана?..