Румянцев-Задунайский

— Что ж, быть посему, — решилась императрица. — Напишем ему еще одно письмо.

Орлов низко поклонился. Государыня ответила ему улыбкой и взглядом пригласила подсесть к ней на подлокотник кресла, как он делал это не раз раньше. Но то ли он не понял ее взгляда, то ли еще что, только приблизиться к ней не решился. С тех пор как она стала императрицей, он вообще как-то робел перед ней. Он был по-прежнему влюблен в нее, может быть, даже больше, чем раньше, но теперь любовь ставила его в очень неловкое, трудное положение.

«Милый, славный человек!.. — думала Екатерина, любуясь его красивым мужественным лицом. — За все, что ты для меня сделал, я готова взять тебя в супруги, но ты сам знаешь: на это никогда не согласится русская знать…»

Между высшими сановниками уже ходили слухи о возможности супружеского союза императрицы с Орловым. Против такого союза решительно выступил Никита Панин. По его словам, Григорий Орлов был слишком худороден, чтобы сесть рядом с царствующей особой.

— Я сделаю так, как ты советуешь, — нарушила молчание Екатерина. — Но ты не должен сегодня оставлять меня одну. Буду ждать тебя вечером. Вместе подумаем, что написать Румянцеву.

— Я приду, — пообещал Орлов.

4

Почти полгода ожидал в Гданьске решения своей участи Румянцев. Безделье, частое употребление вин довели его до того, что он и в самом деле почувствовал себя больным: по вечерам его стало сильно лихорадить.

Письма из России приходили редко. От графини Строгановой не было ни одной весточки. На водах ли она или уже вернулась домой — этого он не знал.

Последнее письмо, полученное из России, было от Бутурлина, ныне занимавшего в Москве чин генерал-губернатора. Свояк звал его домой, давая понять, что, оставаясь за границей, он, Румянцев, вредит этим самому себе, поскольку упускает случай быть отмеченным высочайшими милостями. В день своего коронования императрица удостоила милостями всех генералов, присутствовавших на церемонии. Графу Салтыкову Петру Семеновичу пожалована шпага, усыпанная бриллиантами. Многие повышены в чинах… В том же духе писали ему в Гданьск мать, жена, сестра Параша… Всем хотелось, чтобы он не оставлял службы в армии, скорее возвращался домой.

«Может быть, они все-таки правы? — подумал он. — Зачем ехать в деревню? Я солдат, а солдату без армий не жизнь».

Его мучило молчание императрицы на прошение об отставке. Уж скорее бы… Хотя он теперь внутренне и не желал отставки, отступать было поздно. Не писать же новое прошение! Теперь судьба его зависела от того, какое решение примет императрица.

Он ждал из Петербурга одно письмо, а получил сразу два — от Григория Орлова и самой императрицы. Орлов писал:

«Сиятельнейший граф, государь мой Петр Александрович! Хотя ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к вашему сиятельству, в котором, я чаю, довольно изъяснены и обстоятельства тогдашних времен и что принудило ее величество ваше сиятельство сменить, которое я главной, так же как и все, почитаю причиной отсутствие ваше из отечества.

Знавши б мой характер, не стали бы дивиться, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели вам оное удивительным покажется, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представляя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно вам показалось, но и против того спорить не можно, что по тогдашним обстоятельствам дело было необходимо нужное, чтоб вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в вашего сиятельства милость и желаю, чтобы я мог вам персонально дать объяснение причин тогдашних обстоятельств вашему сиятельству.

Граф Григорий Орлов».

Письмо Орлова обрадовало Румянцева. Он не был отвергнут, он оставался для Петербурга заслуженным генералом, с ним по-прежнему считались.