Румянцев-Задунайский

Следом за авангардной дивизией уже маршировала вся Украинская армия. Румянцев спешил. Он надеялся разбить еще не успевшие объединиться войска турок, очистить от них левый берег Дуная и тем самым создать условия для наступления обеих русских армий в глубь территории противника.

Армия маршировала по левому берегу Прута. Местность знакомая. Редкие перелески. Холмы то опутанные зарослями, то травянисто-гладкие, с желтоватыми плешинами. Светлые зеркальца пойменных озер. Взобравшиеся на кручи селения с камышовыми крышами и огородами, спускавшимися до самого берега…

Румянцев ехал со штабом верхом. Почему-то не хотелось думать о войне. Весна, пробудившая жизнь на необозримых пространствах земли, тронула и его душу. На память приходили житейские картинки, в которых Он видел себя не генералом, а человеком мирных занятий. Вспоминал, как в своем имении в Тешани обсуждал с крестьянами, в каком месте парка лучше копать пруд, как те горячо спорили, отстаивая свое мнение, и как потом каждый день приходил смотреть на их работу и радовался, отмечая, как быстро расширяется ложе будущего пруда. И еще вспоминал удачливые рыбалки. За год до войны ему посчастливилось выудить из Днепра десятифунтового сазана. Своей добычей он тогда подивил всех домашних, ему говорили, что такую рыбину на Днепре отродясь никто не ловил.

Однажды, проезжая через небольшое молдавское селение, Румянцев остановил коня против уютного домика, залюбовавшись молодой женщиной, разрыхлявшей под окнами землю. Увлеченная делом, она совершенно не обращала внимания на проходившие мимо войска. Для нее не было войны. Для нее главным была земля, кормилица всех на ней живущих. И она с любовью возделывала ее, комочек за комочком, выдергивая и отбрасывая в сторону не успевшие сгнить корни прошлогодних растений. Гладкая загорелая кожа рук, обнаженных до плеч, лоснилась от пота. Все в ней было налито соком молодости, силы.

— Здравствуй, молодка, — сказал он ей.

Молдаванка выпрямилась, повернула к нему узкое кареглазое лицо. Глаза ее чем-то напомнили глаза маленькой графини Строгановой, недолгой зарей блеснувшей в его жизни.

— Здравия желаю, господин.

— Ты, оказывается, знаешь русский!.. — обрадовался Румянцев.

Женщина отвечала, что в прошлую войну у них на постое были господа офицеры, вот она и научилась немного.

— Водички не дашь?

Она что-то крикнула в распахнутое окно на своем языке. Вскоре из дома появился черноволосый подросток с глиняным кувшином. Она взяла у него кувшин и подала Румянцеву.

— Сын? — показал Румянцев на подростка.

— Сын.

— А муж где?

— Муж нет. Муж турок увел. Шесть лет увел. Муж — могила.

Румянцев выпил немного и вернул кувшин. Потом пошарил в карманах, нашел золотой, бросил к ее ногам и поехал дальше. Ему стало вдруг грустно. Короткая встреча с незнакомой женщиной напомнила ему, как одинок он в этом мире. У него уже не было столько друзей, как бывало прежде, и семьи тоже не было. Жена умерла, а дети… Дети, став взрослыми, разлетелись, они и писем-то ему почти не писали… Судьбой его детей больше занимались тети и дяди.

Войска стояли лагерем в двух-трех верстах от молдавского селения. Подъезжая к штабным палаткам, Румянцев еще издали увидел генерал-аншефа князя Репнина, нервно прохаживавшегося перед оседланной лошадью, которую держал за уздечку его денщик. В глубине сознания шевельнулось недоброе предчувствие. Каким образом князь оказался здесь? Ведь он оставался в главной армии за Потемкина. Приехал с поручением светлейшего? Но с каким?..

У князя был сконфуженный вид, словно знал за собой вину перед ним, фельдмаршалом. Во время последней встречи в Киеве они лобызались как близкие товарищи, на сей раз что-то удержало Румянцева раскрыть объятия.

— Прошу, — не выражая ни радости, ни горечи, пригласил он князя и первый шагнул в палатку.

Когда они оказались одни, Репнин достал из сумки пакет и подал Румянцеву:

— Рескрипт ее величества.

Он говорил что-то еще, но Румянцев его не слушал.

Сломав печать, он извлек из пакета письмо и стал читать. Репнин умолк, наблюдая за ним. Он видел, как лицо фельдмаршала медленно покрывалось бледностью; как рука, державшая бумагу, начала мелко-мелко дрожать…

Репнин знал о содержании рескрипта. В нем императрица сообщала о решении объединить обе армии, Екатеринославскую и Украинскую, в одну под предводительством князя Потемкина, ему же, Румянцеву, предписывалось прибыть в Петербург для «употребления к служению в другом месте».

Едва фельдмаршал кончил читать, как Репнин протянул второй пакет:

— Ордер главнокомандующего князя Потемкина. Сим повелевается вверенные вам войска передать мне.

Румянцев не стал читать ордера, он сказал, что все необходимое, связанное с передачей армии из одних рук в другие, князь найдет у генерал-квартирмейстера, и вышел из палатки.

6