Румянцев-Задунайский

Суворова не было с ним уже более недели. Вскоре после сражения при Козлудже знаменитый генерал заболел лихорадкой и подал рапорт с просьбой о предоставлении отпуска для лечения. Румянцев удовлетворил его просьбу, хотя и понимал, что ссылка на болезнь была только предлогом, что подлинной причиной была ссора с Каменским. Не сработались два видных военачальника. Каменский обидел боевого товарища тем, что пытался приписать себе главную заслугу в победе над турками, одержанной при наступлении на визирскую армию.

В ответ на просьбу Каменского дозволить штурмовать, последний оплот визиря Румянцев через эстафетную связь направил ему ордеров котором не рекомендовал иных действий, кроме как «не выпускать неприятеля из Шумлы и тем не ослаблять наших операций на Дунае». Он допускал, что Каменский один мог справиться с Шумлой. При сложившихся обстоятельствах Каменский мог даже пленить визиря вместе с его армией. Но стоило ли на это идти? Визирь был нужен ему сейчас не как пленник, а как лицо, которое могло подписать мир на условиях, ему продиктованных. А в том, что визирь вынужден будет это сделать, Румянцев не сомневался. Русская армия не оставляла никаких шансов для спасения турецкой армии иным путем.

Правда, попав в силки, визирь продолжал торговаться. Он еще не давал согласия на принятие условий мира, предложенных Россией. Он просил перемирия и открытия нового мирного конгресса. Но от его писем уже веяло безысходностью.

Двадцать восьмого июня Румянцев получил от визиря очередное письмо, в котором он, снова поднимая вопрос о перемирии и конгрессе, изъявлял готовность направил в Журжу своих представителей для переговоров. Румянцев ответил незамедлительно. Он предупредил визиря, чтобы тот не посылал уполномоченных в Журжу, а вошел в сношение с генералом Каменским. Касаемо главного он написал следующее: «О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю: если хотите мира, то пришлите уполномоченных, чтобы заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено. И доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не перестанут».

Отправив ответ на визирское письмо, Румянцев вызвал князя Репнина, вернувшегося из отпуска.

— Займитесь изучением материалов Фокшанского и Бухарестского Конгрессов, — сказал он ему. — Вам придется подписывать мир с турками.

— А господин Обресков?

— Обресков застрял в Фокшанах, не скоро доберется, а переговоры могут начаться не нынче-завтра.

— Вы думаете, визирь согласится на мир без конгресса?

— Визирю некуда больше деваться.

Главнокомандующий не ошибся в своих расчетах.

Спустя два дня от Каменского поступило срочное донесение: визирь выслал к нему для отправки в главную квартиру армии двух уполномоченных со свитой из ста человек.

— Очень хорошо, — обрадовался Румянцев. — Я встречу их в Кучук-Кайнарджи.

Он отобрал из корпуса Репнина два пехотных полка, пять эскадронов кавалерий и с этим войском направился в селение, прославившееся неслыханной победой русских войск над превосходящим противником. Он избрал это место для встречи с турецкой делегацией не только потому, что оно должно было напомнить ей в несокрушимой силе русского оружия. Селение Кучук-Кайнарджи стояло на дороге Силистрия — Шумла, по которой направлялось подкрепление войскам, осаждавшим ставку визиря. Пусть турки своими глазами увидят, как велика угроза главному визирскому лагерю.

Уполномоченных визиря Румянцев принял не сразу. Их заставили более часа простоять у входа в селение, потом повели, пешком по дороге мимо войск, делавших вид приготовления к походу на Шумлу, и, наконец, сопроводили к большому глинобитному дому с виноградником.

— Фельдмаршал ждет вас, проходите.

В комнате, куда их привели, кроме Румянцева оказалось еще несколько генералов. Им представили всех: Гессен-Дармштадтский, брат супруги великого князя Павла, князь Репнин, дежурный генерал Игельстром, генерал-квартирмейстер Муромцев.

После обычных в таких случаях церемоний главный турецкий уполномоченный Ресми-Ахмет-эфенди вручил Румянцеву письмо визиря и сразу же заговорил о необходимости немедленно начать переговоры. Румянцев внимательно посмотрел на него и, ничего не ответив, попросил переводчика устно перевести содержание визирского письма.

Письмо визиря, содержало общие слова о желательности скорейшего мира.

«Я прошу всемогущего, — переводил переводчик, — ниспослать нам свое благословение к постановлению блаженного мира, и вашим дознанным мне благоразумием, проницанием, скромностью и храбростью, отличая и отделяя во всяком пункте трудное от нетрудного, я не сомневаюсь, что плод скромной вашей, твердости будет средством к облегчению сего дела, так как и я, ваш искренний, упражняюсь облегчить, сколько можно, затруднение от дел и ваше сердце то засвидетельствует…»

Едва переводчик закончил перевод, как уполномоченные снова стали просить начать переговоры. Румянцев медлил. Наконец заговорил: