— Это было бы слишком нелепо, — возразил Панин. — Во всяком случае, на это мы никогда не пойдем.
— Надобно заставить принца выложить карты на стол, — промолвила Екатерина и, подумав, добавила. — Попробуем сделать сие после того, как он вернется из Москвы.
— А разве он едет в Москву?
— Я сама рекомендовала ему эту прогулку, — сказала Екатерина. — И вы, князь, — обратилась она к Голицыну, — будете его сопровождать.
Князь в знак послушания склонил голову.
— Пруссия, по-видимому, что-то затевает, — продолжала Екатерина. — Мне не понравилось, что их министр слишком много говорил об искренности. Не исключено, что они имеют виды на Польшу.
— Кстати, положение в Польше зело худое, — сказал Голицын. — Париж направил к конфедератам полковника Дюмурье, который имеет такие планы, что я боюсь, как бы Румянцеву не пришлось повернуть в Польшу большую часть своей армии.
— С конфедератами давно было бы покончено, если бы не двуличность Станислава, — зло сказал Орлов.
За польского короля заступился Панин.
— Король Станислав нам предан, но ему трудно избавиться от влияния своих дядей Чарторыйских, нашему же посланнику князю Волконскому недостает твердости.
— Вы предлагаете вернуть в Варшаву князя Репнина?
— Репнин нажил там много врагов. Я бы рекомендовал вашему величеству графа Сальдерна.
Сановники сразу же одобрительно загудели. Сальдерн нравился: умен, образован, тверд характером… Молчал один только Орлов. Он знал, почему Панин избрал этого человека. Сальдерн находился с ним в большой дружбе. Рекомендуя его послом в Варшаву, он получал возможность усилить свое личное влияние в польских делах. Старый прием. Чтобы надежнее сиделось у государственного кормила, он старался выдвигать на важнейшие посты своих людей.
— Что ж, пусть едет граф Сальдерн, — согласилась Екатерина.
На этом совещание закончилось. Сославшись на усталость, Екатерина оставила гостей и удалилась в опочивальню.
В начале декабря в Петербург пришла ошеломляющая весть: австрийские войска перешли границу Польши и вступили в герцогство Цибское, заняв 13 городов. В оправдание таких действий Вена выставила то, что-де Польша не уплатила Австрии государственный долг. Занятые земли объявлялись навсегда присоединенными к австрийской территории. Вскоре после этого поступило сообщение о дальнейшем продвижении в глубь польской территории прусских кордонов, занятии ими новой линии в Самогитии.
Сообщения с запада вызвали в русском правительстве сильную нервозность. Некоторые сановники стали склоняться к тому мнению, что между Фридрихом и Иосифом в Нейштадте была все-таки достигнута какая-то договоренность относительно Польши. При таком положении Россия могла оказаться в весьма трудном положении.
Принц Генрих в это время находился в Москве. В Петербург он вернулся 26 декабря и еще не успел отдохнуть с дороги, как получил приглашение от императрицы принять участие в семейном вечере. На вечере оказались те же сановники, которые принимали участие в прошлой беседе. На этот раз, однако, императрица не стала предлагать ему развлечений, а сразу пригласила его за стол для «дружеского разговора». Его спросили, известно ли ему о незаконном занятии Австрией польских земель.
— Да, — ответил принц, — граф Сольмс успел доложить мне об этом.
— Но признайтесь, ваше высочество, — придвинула ему бокал вина императрица, — то, что делает Австрия, все могли бы сделать и, кажется, уже делают…
Ее намек смутил принца, и он сбивчиво стал объяснять, что прусские войска, хотя и занимают в Польше новую кордонную линию, не завладевают ее провинциями.
— А почему бы и не так? — засмеявшись, уставилась на него императрица.
— И в самом деле, — вмешался в разговор граф Захар Чернышев, поддерживая шутливый тон императрицы. — Почему бы вам, скажем, не овладеть епископством Вормским? Пусть, если уж так повернулось дело, каждый получит что-нибудь.
Принц еще более смутился, не в состоянии уяснить, серьезно ли сие предложение или это просто шутка, рассчитанная на то, чтобы раскрыть планы короля. Он решил, что в его положении лучше все же перевести разговор на другую тему, и принялся рассказывать о впечатлениях о Москве.
Принц распрощался с императрицей и ее сановниками в десятом часу вечера и, приехав к себе, сразу же сел писать письмо королю. Он со всеми подробностями сообщил о беседе с императрицей и ее окружением, о высказанном ему предложении. В заключение писал; «Хотя все это было не более как шутка, но она не лишена значения, и я не сомневаюсь в том, что вы сможете извлечь из нее пользу».
На следующий день, отослав письмо в Берлин, принц поехал к графу Панину. Ему казалось, что наступил самый подходящий момент для переговоров, которые ему поручил король. Во всяком случае, вчерашний разговор у императрицы давал ему надежды на большую откровенность со стороны Русского двора.
Первый министр принял его с обычным для русских радушием. Однако принц не мог не заметить на лице его печати озабоченности. Было похоже, что причиной озабоченности были бумаги, которые он, видимо, только что читал и еще не успел убрать со стола.