МОЙ СЫН РОБЕРТ ОБЪЯВИЛ ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ, ЧТО ОН УЖЕ ДОСТАТОЧНО БОЛЬШОЙ, ВЗРОСЛЫЙ И СИЛЬНЫЙ, ЧТОБЫ ВЫНОСИТЬ МУСОР. Я ВЫСКАЗАЛ СВОИ СОМНЕНИЯ, НО ОН ЗАВЕРИЛ, ЧТО УЖЕ ДОСТАТОЧНО БОЛЬШОЙ И ДОСТАТОЧНО СИЛЬНЫЙ. Я СКАЗАЛ, ЧТО ОН МОЖЕТ ЗАБЫТЬ, ОН ЗАВЕРИЛ, ЧТО НЕ ЗАБУДЕТ. Я СКАЗАЛ, "ХОРОШО, НАЧИНАЯ С ПОНЕДЕЛЬНИКА МОЖЕШЬ ПРИСТУПАТЬ." ТАК ЧТО В ПОНЕДЕЛЬНИК ВЕЧЕРОМ ОН ЕГО ВЫНЕС, ВО ВТОРНИК ВЕЧЕРОМ ОН ЕГО ВЫНЕС, А В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ ЗАБЫЛ. ПОЭТОМУ Я НАПОМНИЛ ЕМУ В ЧЕТВЕРГ. ОН ИЗВИНИЛСЯ ЗА ЗАБЫВЧИВОСТЬ В СРЕДУ; ОН ВЫНЕС МУСОР В ЧЕТВЕРГ, НО ЗАБЫЛ В ПЯТНИЦУ И В СУББОТУ. СЛУЧИЛОСЬ ТАК, ЧТО В ВОСКРЕСЕНЬЕ Я ПРОСНУЛСЯ В ТРИ ЧАСА УТРА. Я БЫЛ ОЧЕНЬ ДОБР К РОБЕРТУ — ПОЗВОЛИЛ ЕМУ НЕ СПАТЬ ДО ЧАСУ НОЧИ. НО Я ПРОСНУЛСЯ В ТРИ. Я РАЗБУДИЛ РОБЕРТА, ОЧЕНЬ ПРОСИЛ МЕНЯ ИЗВИНИТЬ ЗА ТО, ЧТО НЕ НАПОМНИЛ ЕМУ ВЫНЕСТИ МУСОР, И ПОПРОСИЛ ЕГО, НЕ БУДЕТ ЛИ ОН ЛЮБЕЗЕН ОДЕТЬСЯ И ВЫНЕСТИ МУСОР. ТАК ЧТО РОБЕРТ, СО МНОГИМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ МЫСЛЯМИ, ГЛУБОКО ВЗДОХНУЛ, ОДЕЛСЯ И ВЫНЕС МУСОР. Я ПОДОЖДАЛ, ПОКА ОН НЕ ЗАСНУЛ КРЕПКО, А ЗАТЕМ РАЗБУДИЛ ЕГО ВНОВЬ. Я ИЗВИНИЛСЯ ОЧЕНЬ ИСКРЕННЕ, ОЧЕНЬ ГЛУБОКО, И ОБЪЯСНИЛ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ, КАК ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО ЭТА ЧАСТЬ МУСОРА ОСТАЛАСЬ НЕЗАМЕЧЕННОЙ. РОБЕРТ ПРОВЕЛ БОЛЕЕ ОБШИРНЫЕ МИНУТНЫЕ ПОИСКИ НА КУХНЕ, ВЫНЕС ЭТОТ МУСОР НА МУСОРНУЮ КУЧУ, А ЗАТЕМ МЕДЛЕННО ВЕРНУЛСЯ В ДОМ. Я НАБЛЮДАЛ ЧЕРЕЗ ЗАШТОРЕННОЕ ОКНО. ОН ДОБРАЛСЯ ДО ЗАДНЕЙ ДВЕРИ, ПОВЕРНУЛСЯ, И ВЫБЕЖАЛ НА АЛЛЕЮ, ЧТОБЫ ПРОВЕРИТЬ КРЫШКУ МУСОРНОГО БАКА. ОН ВОШЕЛ В ДОМ И ЗАДУМЧИВО ПЕРЕОДЕЛСЯ В СВОЮ ПИЖАМУ. НАПОМИНАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО БОЛЬШЕ НЕ ПРИШЛОСЬ.
В противоположность примеру с Полом и Алексом, Эриксон обеспечивает своего сына неотвратимо неприятным ощущением. Однако, примеры одинаковы тем, что они оба обеспечены руководством, скорее, того, что следует ДЕЛАТЬ, чем просто наказанием за то, что было ими сделано. В другом примере, у Лиз, нашей коллеги, были проблемы с ее двух с половиной годовалой дочерью, которая щипала, кусала и била своего десятимесячного брата. Объяснения маленькой девочке делались неоднократно, но не имели эффекта. Однажды утром Лиз сидела около обоих детей, когда она увидела, как малышка наклоняется и кусает своего брата. Еще до того, как мальчик ощутил укус, чтобы начать плакать, Лиз наклонилась и укусила дочь. Сперва девочка удивилась, затем присоединилась к брату в хорошем реве. Эффектом того, что сделала Лиз, было обеспечение ее дочери ощущением, и почти одновременным с ощущением своего укушенного брата. Результатом было то, что сестра прекратила свое неразборчивое причинение брату боли.
Теперь вы можете согласиться или не согласиться с некоторыми или со всеми уроками, которые были преподаны, или способами, которыми родители добивались результатов в каждом из трех вышеописанных примеров. Чему учить и как учить детей является личным делом, которое определяете вы или ваш/а супруг/а. Однако, примечательным в каждом из этих примеров является то, что в каждом случае родитель реагировал путем обеспечения ребенка обучающим опытом, который даст ему или ей возможность научиться скорее тому, что ДЕЛАТЬ, чем просто наказывать их за то, чего они НЕ должны были делать. Укус Лиз своей дочери не был сделан по злобе или для возмездия. Напротив, он был приурочен к тому, чтобы произойти почти одновременно с укусом девочки своего брата, обеспечивая ее немедленным представлением, или обратной связью от ее действий с точки зрения мальчика — нечто такое, что она не была в состоянии осознать до этого. В данном случае, жизненно важным было согласование по времени. Если бы Лиз промедлила до тех пор, пока малыш уже отреагировал бы, разразившись слезами, могла бы возрасти вероятность того, что ее дочь стала бы ассоциировать укус как НАКАЗАНИЕ за то, что она каким-то образом создала очевидное раздражение своего брата.
Выше мы упомянули, что вмешательство Лиз было сделано без злобы, что также справедливо для двух других приведенных примеров. С этой точки зрения, мы должны упомянуть, что формы, какие зачастую принимает наказание (или, по крайней мере, включает), является своего рода атакой на личность и самоценность ребенка. Сердитая характеристика от Люсиль, какую получает Вивиан, как не стоящая доверия и вредительница, была примером такого рода идентификации самоценности через поведение. Огромная дистанция между тем, чтобы сказать ребенку, что она совершила ошибку, или даже, что она сделала нечто плохое, и тем, чтобы сказать ей, что ей НЕЛЬЗЯ доверять, или что ОНА плохая. Предыдущий подход признает, что ей надо кое-чему научиться и, возможно, даже изменить что-то в себе, но оставляет ее самооценку и целостность неповрежденными. С другой стороны, последующий подход превращает ее упущения или невежество в предмет комментариев и показа ее, как пропащую и неадекватную личность.