Руководящие идеи русской жизни

Вот мы не только начали, но и кончаем свою вероисповедную реформу. Кто же ее вел и ведет? Кто обсуждает? Кто решает? Государственные учреждения. Они толкуют о смысле Православия, о том, как Православие должно относиться к свободе совести, к правам магометан и язычников, к праву апостасии[157], к религиозным правам родителей и детей и т. д. Об этом говорили и решали все члены государственных учреждений, в том числе иноверцы и явные враги христианства. Православная же Церковь должна будет подчиняться закону, таким образом установленному. Да если бы даже в установлении законов этих и не участвовали католики, протестанты, евреи, а только одни по метрике православные люди, или даже наиблагочестивейшие в вере, то все же остается факт, что светские гражданские учреждения предписывают законы, прямо относящиеся к области решения Православной Церкви… И при этом мы толкуем о какой-то «господствующей роли» Православия. Не дебри ли это?

Государство подчиняет себе Церковь в области вероучительной и при этом размышляет, как дать ей «господствующую» роль! Государственные учреждения явно превышают свои полномочия в нравственном и религиозном смысле и, хлопоча, по их мнению, о господстве Православия, не проявляют даже того уважения к нему, которое говорит людям, что они не должны самовольно распоряжаться чужими судьбами. И чьими же судьбами? Церкви Христовой, которая в нравственном и религиозном смысле должна быть их госпожой, а не какой-то «покровительствуемой» ими вдовицей. Граф Олсуфьев, г-н Кони и пр., и пр., им же нет числа, решают смысл догматов Церкви, не спросясь у Церкви. Люди государственные, толкуя о якобы «господстве» Церкви, решают вероисповедные вопросы не в Церкви, а вне ее, и свои решения потом объявляют обязательным для нее законом. Но если бы наши законодатели сознавали церковную идею, то они бы тогда поняли, что смысл их религиозно-законодательной деятельности — поистине страшен. В этой деятельности они ставят себя выше Церкви. Они будто бы хотят сохранить ее господствующее положение, но не только отбросили в своей совести ее господство над собой, над государством, а вполне уверились, что не они у Церкви должны учиться, а имеют право сами ее учить… и даже не учить, а просто приказывать ей, указывать ей обязательные для нее нормы.

Это ли не дебри?

Но лесная чаща еще гуще. Ведь в довершение всего наши деятели полагают, будто бы они действуют во исполнение Высочайшей Воли, во исполнение Высочайших Указов и Манифестов. Но мы уже разъясняли недавно (Московские Ведомости, № 257), что это чистое недоразумение и что Высочайший Указ 17 апреля и Высочайший Манифест 17 октября не дают ни малейших полномочий на внецерковное законодательное решение вероисповедного вопроса. Обязанность правительства в отношении волеизъявления Верховной власти совершенно несомненно состояла в заготовлении законопроектов, но не для Государственной Думы и Совета сначала, а для представления на Поместный Собор. Только после заключения Поместного Собора могла наступить очередь законодательного обсуждения в государственных учреждениях. Это был путь совершенно ясный — как по смыслу союза Церкви и государства, так и при сознании смысла «господствующей роли» Православия. Но у нас до такой степени все перезабыли, что стали осуществлять предначертания Верховной власти совершенно ненормальным путем, вследствие чего и зашли в безвыходные дебри.

Та точка зрения, на которую стало правительство, передавая свои законопроекты в законодательные учреждения, сама по себе составляет отрешение от союза государства с Церковью и от какой бы то ни было идеи «господства» Православия. Чтобы быть логичным и избежать дебрей, государство в этих законопроектах должно бы было поставить исходным пунктом прекращение союза с Церковью и какое бы то ни было попечение о господстве Православия. Тогда законодательство пошло бы ясно и гладко. Но раз решено было совместить плюс и минус, то самое счастливое окончание дела может дать только нуль. В действительности же дело не окончится даже нулем, а огромным преобладанием минуса.

Во что действительно превратится Церковь при завершении законопроектов? В чем будет ее «господство»? В получении казенных денег, испрашиваемых у неверующих, у евреев, магометан и т. д. Но ведь это не господство, а рабство самого худшего свойства. Уж лучше бы откровенно разойтись, предоставя Православной Церкви жить в материальном отношении, как ей Господь пошлет, чем обвязать ее путами денежного соблазна. Тогда, по крайней мере, она бы не теряла нравственного престижа среди других исповеданий, не имеющих такого покровительства, но зато свободных…