Руководящие идеи русской жизни

Но если освободить этот доклад от его полемической части, то с положительной стороны мы получаем ряд прочных силлогизмов, приводящих нас к понятию о правильной юридической постановке, какую должно иметь русское вероисповедное законодательство. Наша наука доселе почти безмолвствовала в этом отношении. Если она говорила очень и очень много о свободе совести, то была темна и узка в определениях понятия государственной Церкви. Таким образом, эта слабосильная наука воспитала в русском обществе, а следовательно, и в «канцеляриях», и в законодательных учреждениях, ходячее воззрение, будто свобода совести и существование государственной Церкви суть два явления противоположные и несовместимые. Вследствие этого, когда явилась задача установить у нас свободу совести, то эта работа неизбежно пошла по пути подрыва значения государственной Церкви. В результате, так как полное уничтожение государственной Церкви практически невозможно и рискованно, то получается реформа неопределенная и половинчатая: в ней и свобода совести не выдержана, и права государственной Церкви не ограждены, и, в общей сложности, она не столько что-либо устраивает, как обостряет внутреннюю вероисповедную борьбу.

Порицать за это отдельные лица, ведомства или учреждения — совершенно бесплодно. Но важно осознать, что г-н Кузнецов именно указывает выход из смуты, важно всех враждующих пригласить присмотреться к указываемому им исходу.

Восстановим же вкратце ход мысли докладчика в ее сущности и чистоте.

Он напоминает нам прежде всего, что Высочайшей властью (17 апреля и 17 октября[84]) перед нашим законодательством поставлена задача: осуществить религиозную свободу при сохранении господствующей Церкви. Нас воспитали в мысли, будто бы возможно одно из двух: или свобода, или Церковь. С высоты же Престола предуказано: и свобода, и Церковь. На этом-то камне и преткнулась наша реформа, которая стала осуществлять только половину предначертания, ибо не имела идеи, объединяющей обе половины. Г-н Кузнецов же, в отличие от сторонников той или иной половины задачи, говорит, что действительно нужны обе, а не одна из них.

Нужна, говорит он, государственная, господствующая Церковь. Почему? Потому что для государства необходимо иметь моральный элемент в обществе и в себе самом. Но если он нужен, то, значит, нужна и религия. Нетрудно доказать непрочность внерелигиозной морали, и мы не станем отвлекаться на эту частность… Далее мысль идет так: если нужна религия, то, конечно, христианская, ибо лишь в христианстве моральное начало возведено до идеальной высоты и господства. Но если для государства нужно господство христианства, то это значит, что ему необходима Церковь, ибо христианство есть религия не индивидуалистическая, а общественная (церковная), жизнь христианская мыслима лишь коллективно, в Церкви.

Итак, государству необходимо существование и действие Церкви в его юридическом порядке. Само собой, что для России это может быть только Православная Церковь. Но если бы мы избрали даже иную Церковь, то государство может вводить в свой юридический порядок только одну Церковь, а не десять и не две. Если бы мы в юридический порядок ввели хоть две Церкви, то это было бы равносильно тому, что у нас нет ни одной. Государству необходимо существование самостоятельной нормы морали, не им предписанной, а самодовлеющей, ибо только такая мораль способна умножать его силы.

Как известно, закон есть не что иное, как обязательное предписание минимума нравственных начал. Но государство, предписывая минимум (ибо только он доступен всем), нуждается в том, чтобы в нации жил (не обязательно, не предписано) также и максимум моральных норм, ибо только при этом законный минимум может быть достаточно высок. И вот почему государству нужна одна господствующая Церковь. Если их будет хоть две, то уже государству придется стать выше их, быть судьей их и их норм. Таким образом, государство только прибавит себе лишнюю заботу без всякой пользы для своей цели, ибо единой нормы для него не будет. Европейские законодательства из двух зол совершенно правильно предпочли положение атеистического государства, ибо лучше уж совсем не думать о религии, чем наваливать на государство сверх прочих попечений еще вечное разбирательство правоты церквей и размежевание между ними разных прав без всякой пользы для себя, ибо при этом самостоятельность морального начала исчезает. Итак, в юридический порядок государства может быть введена с пользой для него только одна Церковь.

Господствующая Церковь есть именно та, которая введена в юридический порядок государства, и только в этом все ее «господство». Господствующая Церковь должна быть сохранена, и только одна. В этом отношении Высочайшее предначертание вполне совпадает с предписанием юридического разума.