Рука-хлыст

Гости все еще находились в сводчатом зале. Когда меня ввели, они обернулись и насторожились: что-то идет не по отработанному сценарию. Никто не произнес ни слова, когда охранники взяли меня под руки и подвели к одной из колонн, бегущих вдоль сводчатого коридора, который огибал зал. Мне связали руки и ноги, а затем привязали к колонне. Я стоял, связанный, прижавшись щекой к колонне, так что мне была видна середина зала, где на помосте все еще стоял саркофаг, подсвечиваемый лампами. Самого обитателя саркофага я не видел, лишь подошвы его фабричных военных ботинок — новых, желтых, незапятнанных.

Возле рядов позолоченных стульев неровным полукругом расположились гости. Я увидел Мэнстона и человека с протезом, стоящих с краю. Мэнстон наблюдал за мной, слегка нахмурясь, и я понял, что он что-то решил про себя. Он ничего не станет предпринимать. Я мог бы расколоться и назвать его имя, но он даже не попытается прийти мне на помощь, чтобы не допустить разоблачения. Думаю, он не исключал возможности, что я выдам его. Но сейчас его, очевидно, беспокоили лишь собственные действия. Я понимал его. Он должен делать свою работу, а я был выброшен из игры, поскольку стоял на пути у них, и вот теперь я нарушил правила. Вечно я мешал им и расплачивался за это. Но на этот раз я установил рекорд.

Алоис и его компания встали в нескольких ярдах от меня, а, когда меня связали, он повернулся к толпе и спокойным, бесцветным голосом сказал:

— Этого человека обнаружили в доме. Раньше он работал, а может, и сейчас работает на Интеллидженс сервис. Он признался, что здесь, среди вас, есть двое человек, работающих на такие же или подобные организации других государств. Эти люди, в отличие от остальных, проникли сюда с вероломным намерением уничтожить меня и все, ради чего я работал. Я не собираюсь оставлять в живых ни одного из них. Этого человека будут бить хлыстом до тех пор, пока он не назовет имена этих людей. — Улыбка мелькнула на его лице. — Не думаю, что он покажет себя рыцарем. Но поскольку он все равно заговорит и учитывая то, что никто не уйдет отсюда, пока он не заговорит, чтобы не тратить время попусту и избавить всех от неприятного зрелища, было бы лучше, если бы эти двое признались сами. — Он замолчал, посмотрел на присутствующих, но ответом ему было лишь молчание, и тогда он сказал:

— Не хотите? Ладно, тогда нам придется пойти по худшему пути.

Держа в правой руке хлыст, прижимая пальцами ремень к рукоятке, он протянул его Кэтрин:

— Ты. Всыпешь ему первую дюжину.

Я видел, что Кэтрин колебалась лишь крошечную долю секунды, словно ласточка хвостом мелькнула. Затем она взяла хлыст. Алоис все еще испытывал ее. И она это поняла.

Кэтрин обошла меня кругом и исчезла из поля зрения, но зато я услышал, как она разговаривает с одним из охранников.

— Das Hemd![26]

Кто-то схватил меня за воротник, и рубашка на спине разорвалась на два куска. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, поклялся я себе, а она окажется неподалеку, я возьму ее силой.

Независимо от того, как сильно я любил ее раньше, я сделаю это. Все, что я хотел, — это унизить ее. Я желал этого так сильно, что едва почувствовал первый удар, обрушившийся мне на спину.

Но второй и третий удары я уже ощутил. Я не мог перестать вздрагивать и закусил нижнюю губу, чтобы удержаться от крика. Кэтрин не торопилась, и, ей-богу, она умела обращаться с хлыстом. С этой точки зрения Алоис не мог к ней придраться.

Я закричал на семнадцатом ударе. Мои глаза застилал пот, но я все равно видел Мэнстона, который смотрел на меня, смотрел через свой монокль. И на лице его не было заметно никаких эмоций. Тот человек с протезом сидел рядом с ним и тоже смотрел на меня.

После восемнадцатого удара Алоис сказал:

— Достаточно. — Он подошел ко мне, вытянул руку и ударил меня кулаком в подбородок. — Хочешь что-нибудь сказать?

Я сделал глубокий вдох и кивнул.

— Хорошо. Говори.

— Думаю, тебе будет приятно услышать, что мне уже не нужен аспирин. Моя голова больше не болит.

Он отступил назад, никак не отреагировав на мои слова, и кивнул Кэтрин. Хлыст ударил по моей спине. Кэтрин была сильной девушкой. Я не кричал. Я выкручивал шею, стараясь видеть, что происходит сзади, но видел только ее. Я видел румянец, выступивший на ее щеках, блеск ее глаз, видел, как поднимались и опускались ее плечи, когда она тяжело дышала, и я кричал:

— Ну давай, ты, белобрысая сука! Давай наслаждайся!

Она взмахнула рукой, и хлыст прошелся по моей шее и щеке.

Она ударила меня ровно двенадцать раз, и мои ноги не выдержали. Я опустился вниз и повис на веревке, привязанной к запястьям, моя голова поникла точно голова марионетки, у которой ослабили веревку.

Кэтрин подошла к Алоису и передала ему хлыст. Он легонько похлопал ее по руке. А они были бы неплохой парой.

Оба они с удовольствием подняли бы Мюнхен на воздух. Но мне некогда было думать об этом. Я не мог сконцентрировать свои мысли. Мозг устал от боли, к тому же снотворное еще не выветрилось до конца из моей головы; Я увидел, как старик, у которого был протез, встал и стоял, опираясь на трость.