Рука-хлыст

— Хорошо сработано. Я видел, как груз, вылетевший из Венеции, был доставлен в одно место, расположенное не дальше, чем в трех милях отсюда. Должно быть, там, где они сделали остановку, их ждал настоящий груз.

— Что происходит?

Я взглянул на часы. Десять минут седьмого.

— В семь я встречаюсь с одним человеком. Тридцать минут уйдет на то, чтобы побриться, принять душ, одеться и добраться до него. Когда вернусь, нам, возможно, придется отправиться на север. Значит, на то, чтобы ты протерла мои укусы, остается двадцать минут.

На виллу Саббиони мы прибыли чуть позже восьми Можно было бы появиться там и на четверть часа раньше, но мы старались вести себя так, чтобы наше появление осталось незамеченным. В этом, как оказалось, не было необходимости. Вокруг не было ни души. Все двери оказались открыты. Но прежде чем войти в дом, мы осмотрели то место, куда сбросили груз. На посыпанной гравием площадке располагался колодец с источником, и они даже не потрудились прикрыть его дверки. Северус посветил своим фонариком. На глубине двадцати футов из воды торчали края двух ящиков. Третий ящик, скорее всего, уже затонул.

Обшарив весь дом, мы не нашли ни одного важного предмета, если не считать зубной щетки в одной из ванных комнат и пепла в камине, где, очевидно, рвали на мелкие кусочки и жгли какие-то бумаги. Северус настоял на том, чтобы все находки были завернуты в носовой платок. Он больше чем я верил в способности криминалистики. Пока он занимался этим, я осмотрел комнаты слуг и кухню.

Судя по замечаниям Лансинга, единственная вещь, которая делала Бэлди настоящим профессионалом, была его преданность долгу вопреки любым личным неудобствам. И прошлая ночь принесла ему максимум неудобств. Но под этим профессионализмом, очевидно, скрывалось призвание повара — ремесла, которое, возможно, было для него главным и наиболее любимым. Наверное, на кухне он чувствовал себя, как барсук в своей норе или как раненый медведь в берлоге. Он сидел за кухонным столом, крытым мрамором, а на столе стоял телефон, соединенный проводом с аппаратом, который я видел в холле.

Бэлди смотрел прямо на меня, держа в руке шариковую ручку, а перед ним на столе лежал листок, вырванный из блокнота.

Он не улыбался, приветствуя меня, и не кивал, выражая признание моим прошлым заслугам. Его глаза были широко открыты, тело закоченело и остыло. Мне пришлось потрудиться, чтобы высвободить из пальцев его правой руки листок бумаги.

Я успел сунуть в карман шариковую ручку и листок прежде, чем на кухне появился Северус.

Он встал возле меня, глядя на Бэлди, на его исполосованное саблей лицо и окровавленную рубашку.

— Это он?

— Да.

— Если бы он спустился к лодке, мы могли бы помочь ему.

Может, даже спасти. Санта-Мария, только посмотрите на его бок!

Но я не стал смотреть, потому что уже видел это.

— Он прятался поблизости, наблюдал за ними, потом, когда они уехали, вернулся обратно, думая, что, может быть, что-то найдет! Он не думал, что рана серьезная, или не верил в это.

Северус подошел к столу, посмотрел на телефон, затем тронул его пальцем:

— Наверное, он звонил кому-то. На телефоне кровь. Звал на помощь?

— А может, передавал информацию?

Но, пожалуй, Бэлди, скорее всего, просил помощи, иначе зачем бы он начал что-то записывать, если бы не ждал кого-то?

— Что будем с ним делать? — спросил Северус.

— Оставим здесь. Заметать следы — не наша забота. Бедняга.

Северус отвернулся от стола и сочувственно кивнул. Я увидел, как непроизвольно мигнуло его веко, как он откинул назад прядь черных сальных волос, и в этот миг раздался грохот, такой, как будто тронулся лед на озере. Северус пошатнулся, издал высокий, почти животный крик и повалился на землю.

Вряд ли в тот момент я был способен размышлять хладнокровно, но уроки старины Миггса пошли мне впрок. В неподвижную мишень легко попасть с трех ярдов. Но если мишень летит в вашу сторону, у вас могут возникнуть трудности с меткой стрельбой. Стань летящей мишенью.

Я нырнул к ней, она выстрелила и отстрелила мне правый каблук, хотя тогда я не понял этого. Добрые полсекунды я смотрел на нее, а потом выстрелил в землю в ярде от нее и, проехавшись животом по каменным плиткам, затормозил, пытаясь схватить ее за лодыжки. На ней было синее платье с белым воротником и манжетами, прямо-таки как у церковной сиделки, и белая высокая шапка, вроде тех, какие носят жокеи, а ее широкое, добродушное некогда лицо было искажено жаждой убийства. Может быть, она в самом деле любила своего Шпигеля и просто хотела отомстить, а может быть, была такой же фанатичкой, как Бэлди.

Так или иначе, но у нее была определенная цель, и она выстрелила снова, моя левая нога внизу стала горячей и мокрой, и в тот же момент мои руки вцепились в ее лодыжки. Фрау Шпигель, или фрау Меркатц, свалилась на меня точно обрушившийся дом, набитый сотнями шипящих, когтистых кошек. Я предоставил ей возможность шипеть и царапаться, а сам тем временем перевернулся, вынырнул из-под ее туши и схватил за правое запястье.