Рука Кассандры

Стражники засуетились, складывая костер из брошенных корабельных подпорок. Те, что не сгнили, были сухи, хорошо должны гореть.

Гипан, взвалив на плечи труп жреца, поднес его к деревянным брускам, осторожно положил наверх. Следом принес и детей. Поднесли факел. Не сразу, но разгорелось все-таки пламя, потянулся дым. Сначала горьковатый, затем примешалась к нему и приторная сладость. Запах смерти, запах войны.

– Ольвид… – пробормотал царь Приам.

– Слушаю, царь.

– Устал я…

– Велики труды твои, царь. Прикажешь подать колесницу?

– Не нужно. Хочу подождать, пока двинется в Трою конь Одиссея. Войду с ним. А вон и тележка.

Двадцать самых сильных коней были впряжены в низкую массивную тележку для перевозки камней. Не кляч с разбитыми ногами, а мощных жеребцов из царских боевых конюшен.

– Ольвид, – сказал Приам, – теперь уже можно открыть ворота и выпустить народ. Троянцы заслужили того, чтобы самим вкатить коня в город.

На расстоянии десяти стадий от Скейских ворот коней выпрягли, и сотни горожан с криками бросились к тележке. Люди упирались в колеса, в края ее, в ноги коня. Те, кто не мог упереться руками в тележку, упирались в спины счастливцев.

Люди кряхтели, пыхтели, стонали, кричали, пели и отдувались, и исполинский конь, слегка покачиваясь, медленно плыл к воротам.

При каждом толчке что-то звенело внутри идола, и люди смеялись, передавая друг другу, что это Одиссей положил туда, наверное, бронзовые кубки для их устрашения.

– А змеи, ты слышала, что случилось со жрецом Лаокооном? – слышались голоса.

– Богиня Афина наслала их на проклятого нечестивца!

– Еще бы, дар-то ей!

– Жрец, а не понимал…

– Много их таких…

– Детей жалко…

– Мало ли кого жалко, у меня вон муж…

– А у меня брата еще в прошлом году…

– Давай налегай!

– Сам пойдет, поскачет!

Тележка остановилась у самых Скейских ворот.

– Слава царю Приаму! – выкрикнул кто-то, и толпа подхватила:

– Слава! Спаситель Трои! Защитник!

Пахло потом, луком, кислым вином. Из ворот тянуло запахом жарящегося мяса.

– Гляди-ка, не проходит конь в ворота, велик больно!

– Ничего, пройдет! Зачем нам теперь ворота?..

И уже полезли на стены люди, отбивая камни, крича что-то, чего нельзя было разобрать за перестуком заступов, и тонкая каменная пыль повисла в воздухе, медленно оседая на потные, разгоряченные лица и плечи.

15

– Пойдем, пойдем быстрее… – Держа Куроедова за руку, Кассандра почти бежала по узенькой улочке.

Она, казалось ему, всегда куда-то бежала, не то куда-то стремясь, не то от чего-то убегая. Маленькая, легкая, Летит, летит. Так и чувствуешь, как терзает ее, сжигает предчувствие. Нет, не предчувствие, знание. Она знает. И без него знала.

Куроедов попытался представить себе родной город. Жизнь идет, обычная размеренная жизнь. Спешат люди на работу, за покупками, выбирают кого-то в местком, собираются вечером в гости, и лишь один он, Александр Куроедов, знает, что вот-вот все погибнет в пламени, и никто не верит ему. Кто безразлично улыбается, кто смеется в лицо. И не может найти он слова, одного слова, чтобы поверили ему. И ведь должно же быть такое слово, не может быть, чтобы люди не верили ни одному слову. И нет его. А время идет, и секунды уже не тикают, а грохочут топотом вражеских сапог, и не верят ему, не слушают… Кассандра, девочка, как же должно жечь ее, как должна она умирать тысячи раз, думая о гибели Трои…

Весь город вышел на улицы. От полуголых смуглых ребятишек, бесенятами вьющихся меж домов, до дряхлых старцев, неуверенно стоящих на трясущихся ногах у стен. Гонит ветер дым по кривым переулкам, пока еще не пожарищ, дым костров; и запах жареного мяса, пока еще быков, а не людей, сытно висит над городом. Гул, пока еще веселый гул толпы, прокатывается упругими волнами. Должно быть, где-то прошли воины или сам царь.

А на главной площади людской водоворот. Ступи только, и подхватит тебя, понесет, закрутит, затолкает. Каждому хочется поближе рассмотреть деревянное чудище, толстобревного коня, сработанного хитроумными греками. Но только куда им до наших-то. Все говорят, царь тут же и провидел, насквозь понял. Слава Приаму, царю нашему, защитнику Трои!

Вокруг коня двойная цепь стражников. Мало ли кто что вздумает. Камень ли швырнут в коня, копье ли, а то и факел горящий. Командует стражниками Гипан. Стоит величественно, словно выше ростом стал. Ликом строг и суров, а глаза ясные.

«Немолод уже Ольвид, очень, очень немолод, – думает Гипан, – кряхтит, за поясницу держится… Начальник царской стражи Гипан. Гм… Посмотрим, что тогда скажет Лампетия… Поди, не будет больше отворачиваться от него… Да и царь уже дряхл… Кто знает… С ума сошел… А почему бы и нет…»

– Нельзя, царевна! – Гипан поднял руку, мягко преграждая путь Кассандре. – Приказано не подпускать к коню никого, ни одной живой души. Сам царь приказал. Прости, таков приказ.

– Я знаю, стражник…

– Прости, царевна, я не стражник, я помощник Ольвида. Меня зовут Гипан.

– Гипан? – Кассандра внимательно посмотрела на воина. – Какое красивое имя…