Руфь

Как-то утром собрались в кабинете у мистера Бенсона, чтобы обсудить этот вопрос. Руфь сидела, сжав губы, очень тихая и бледная, она с неспокойным сердцем слушала, как мисс Бенсон говорила, что надо бы высечь Леонарда, чтобы отучить его плести небылицы. Мистер Бенсон сидел с несчастным видом, ему явно было не по себе. Образование для каждого из них было только чередой опытов, и втайне каждый боялся навредить чудесному мальчику, который стал им столь дорог. Возможно, именно сила любви порождала нетерпение и беспокойство и заставляла их прибегать к тем немилосердным мерам, обычным для больших семейств, в которых отеческая любовь распределена между несколькими детьми. Как бы то ни было, обсуждался вопрос о порке. И даже Руфь, дрожа и скрепя сердце, соглашалась, что надо к ней прибегнуть. Грустно и кротко спрашивала она, нужно ли ей при этом присутствовать (в качестве исполнителя наказания выбрали мистера Бенсона, а местом назначили его кабинет). Бенсоны сразу же ответили отрицательно, и Руфь медленно, чувствуя слабость во всем теле, поднялась к себе в комнату. Там Руфь преклонила колена и, закрыв глаза, принялась молиться.

Мисс Бенсон, добившись своего, оказалась очень расстроена и стала просить об отмене наказания. Однако на мистера Бенсона ее просьбы произвели меньшее впечатление, чем приведенные ею же ранее аргументы. Он ответил только: «Это надо сделать, и мы это сделаем!»

Выйдя в сад, мистер Бенсон не спеша, словно хотел протянуть подольше время, выбрал и срезал прут с куста ракитника. Затем он вернулся в кухню и, крепко взяв испуганного и заинтригованного мальчугана за руку, отвел его в свой кабинет. Там, поставив его перед собой, он начал читать нотации о необходимости говорить только правду. Мистер Бенсон намеревался закончить тем, что он полагал смыслом любого наказания, а именно словами: «Поскольку ты не способен сам запомнить то, что я сказал, мне придется причинить тебе немного боли. Мне очень жаль, что приходится к этому прибегать». Но прежде чем мистер Бенсон добрался до этого весьма своевременного и желательного заключения, он почувствовал сердечную боль от того, как был испуган ребенок его печальным лицом и горькими словами.

В этот момент в кабинет ворвалась Салли.

— И что же вы такое собрались тут делать с этой отличной розгой, мастер Терстан? — спросила она.

Глаза ее сверкали от гнева в предвкушении ответа — если ей вообще нужен был какой-то ответ.

— Иди к себе, Салли, — ответил мистер Бенсон, смущенный этим неожиданным препятствием.

— И с места не сдвинусь, пока вы не отдадите мне розгу. Сдается мне, вы затеяли что-то неладное.

— Салли, припомни, что сказано: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[12], — строго сказал мистер Бенсон.

— Ох, помню. И еще я помню кое-что другое. Это царь Соломон сказал, а у царя Соломона был сын, царь Ровоам, а о нем сказано во Второй книге Паралипоменона, глава двенадцатая, стих четырнадцатый: «И делал он — то есть этот самый Ровоам, которого отец порол розгой, — зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа». Я не для того читаю Писание каждый день на ночь пятьдесят лет подряд, чтобы меня застал врасплох какой-нибудь диссентер! — объявила она торжествующе. — Пошли, Леонард! — И она протянула ребенку руку, полагая, что одержала победу.

Однако Леонард не двинулся с места и задумчиво посмотрел на мистера Бенсона.

— Пошли! — нетерпеливо повторила Салли.

У мальчика задрожал уголок рта.

— Если вы хотите выпороть меня, дядя, то давайте, — сказал он. — Мне нипочем.

По тому, как Леонард произнес эти слова, нельзя было понять, что он на самом деле думает. Мистер Бенсон махнул рукой и отпустил ребенка, пообещав поговорить с ним в другой раз.

Леонард ушел подавленный в большей степени, чем если бы его все-таки наказали. Салли помедлила еще немного, а потом сказала:

— Это только те, кто без греха, могут бросать камни в бедного ребеночка, да еще срезать хорошие ветки с ракитника, чтобы сделать розгу. А я-то только за господами повторяю, когда называю мать Леонарда миссис Денбай.

Потом она, конечно, пожалела о своих словах. Это было немилосердно по отношению к поверженному противнику, который сам признал поражение. Мистер Бенсон закрыл лицо ладонями и глубоко вздохнул.

Леонард полетел отыскивать маму, словно надеясь найти у нее убежище. Если бы он нашел ее спокойной, он наверняка разразился бы плачем после того, как пережил такое напряжение. Но он увидел, что она стоит на коленях и всхлипывает, и застыл на пороге. Потом он обнял ее за шею и сказал:

— Мамочка, я буду очень хорошо себя вести, обещаю тебе. Я буду говорить только правду, честное слово!

И он сдержал слово.