Руфь

Руфь сидела, размышляя об этом, когда вдруг увидела перед собой какую-то фигуру. Она вскочила и, несмотря на темноту, сразу узнала Джемайму. В одно мгновение они устремились друг к другу и крепко обнялись.

— Можете ли вы простить меня? — шепнула Джемайма на ухо Руфи.

— Простить вас? Что вы этим хотите сказать? За что простить? Напротив, мне надо благодарить вас, а я не нахожу слов…

— О Руфь, как я ненавидела вас когда-то!

— Тем благороднее было с вашей стороны заступиться за меня. Притом вы имели право ненавидеть меня, когда узнали, как я всех вас обманывала!

— Нет, не оттого я вас ненавидела. Это было еще прежде. Руфь, я вас ненавидела всерьез!

Некоторое время они молчали, продолжая держаться за руки. Руфь заговорила первой:

— Итак, завтра ваша свадьба!

— Да, — ответила Джемайма, — завтра в девять часов. Но мне кажется, я бы не могла венчаться, не простившись с мистером Бенсоном и с мисс Верой.

— Я схожу за ними.

— Нет, погодите. Мне надо прежде задать вам несколько вопросов. Ничего особенного, но только разлука наша представляется мне такой странной, несправедливой… Руфь, — продолжала она тише, — поправляется ли Леонард? Так грустно, бывало, слышать о нем от Уолтера. Но ему теперь лучше? — с беспокойством спросила она.

— Да, ему лучше, хотя он не такой, какими должны быть мальчики в его возрасте, — ответила мать спокойным, но грустным тоном. — Ах, Джемайма, — продолжала она, — мое самое жестокое наказание — это его судьба. Я не могу равнодушно думать о том, кем он мог бы вырасти и что такое он теперь.

— Но Уолтер говорит, здоровье Леонарда укрепилось и он уж не такой нервный и нелюдимый.

Последние слова Джемайма произнесла нерешительно, с сомнением, словно не зная, как выразить свою мысль, чтобы не обидеть Руфь.

— Он не подает виду, что сильно переживает из-за своего бесчестья. Не могу я говорить об этом, Джемайма, слишком болит сердце за него. Но ему лучше, — продолжала она, чувствуя, что нежная заботливость Джемаймы требует ответа, чего бы ей это ни стоило. — Только он слишком усердно занимается; за уроками он, очевидно, отдыхает от своих мыслей. Он очень много знает, и, я надеюсь и верю, хотя и боюсь это выговорить, он очень добр.

— Вы должны почаще отпускать его к нам, когда мы вернемся. Мы будем отсутствовать месяца два: едем в Германию по делам Уолтера. Руфь, сегодня вечером я говорила с отцом, очень серьезно и очень спокойно, и это заставило относиться к нему с большей любовью и пониманием…

— Надеюсь, он знает, что вы сюда пошли? — спросила Руфь.

— Да, знает, хотя это не очень-то ему понравилось. Мне удается поступать против желания человека тем легче, чем лучше у меня с этим человеком отношения. Сегодня папа был так добр ко мне, и я решила, что он любит меня гораздо больше, чем мне казалось раньше, — я всегда думала, что он занят только Диком и мало заботится о нас, девочках. И тогда я почувствовала в себе такую храбрость, что объявила ему о своем намерении отправиться сюда и проститься со всеми вами. Он помолчал, а потом сказал: «Ты можешь идти, но ты должна помнить, что я этого не одобряю и не хотел бы быть скомпрометированным твоим визитом к Бенсонам». А все-таки я скажу, что в глубине сердца у него осталась частица старого дружеского расположения к мистеру и мисс Бенсон, и я продолжаю надеяться, что все наладится, хотя мама уже потеряла всякую надежду на это.

— Мистер и мисс Бенсон слышать не хотят о том, чтобы я их оставила, — грустно проговорила Руфь.

— И прекрасно делают.

— Но я ничего не зарабатываю, не могу найти работу. Я только лишняя обуза для них.

— Но также и отрада. А Леонард? Разве они не любят его самой нежной любовью? Конечно, мне легко говорить, я понимаю, хотя сама я бываю так несправедлива. О, я ничем не заслужила такого счастья! Вы не можете себе представить, какой Уолтер добрый! А я-то считала его холодным и осторожным! Однако, Руфь, нельзя ли сказать мистеру и мисс Бенсон, что я здесь? Нам сегодня надо подписать бумаги, да и вообще дома много дел. А когда мы вернемся, я надеюсь почаще с вами встречаться, если позволите.

Мистер и мисс Бенсон сердечно приветствовали ее. Позвали Салли, которая явилась со свечкой, чтобы хорошенько разглядеть невесту: не переменилась ли девушка, которую она так давно не видела. Джемайма, смеясь и краснея, стояла посреди комнаты, пока Салли осматривала ее кругом и никак не могла поверить, что старое платье, в котором та пришла, было не новое подвенечное. Вследствие этого недоразумения Салли с большим апломбом раскритиковала старомодный покрой наряда мисс Брэдшоу. Но Джемайма, зная Салли, совсем не рассердилась, а только радовалась всей этой сцене. Наконец она расцеловала всех и побежала к нетерпеливо ожидавшему ее мистеру Фарквару.