Рудник «Веселый»

Дальше наш путь лежал вдоль Ануя. Ануй — ещё одна большая река в Горном Алтае, вдоль которой в последнее время открыто много стоянок древнего человека. И даже одного «двоюродного брата» нашли — денисовского человека. Это меня Пётр «обогатил» знаниями, пока я пытался вырулить из села Солонешное на ануйскую трассу. Основная дорога шла вокруг села, но она была не очень заметна. Я на скорости проскочил поворот, и в результате минут сорок блуждали по сквозным улочкам райцентра. А Ботаник ни на миг не умолкал, оседлав своего любимого конька. Помимо денисовского человека, оказывается, в этих краях жили ещё и неандертальцы.

— Село, видимо, они проектировали, — с раздражением заметил в ответ я, выехав через очередной переулок на улицу, по которой проезжали минут десять назад.

— Да нет, не они, тут между кроманьонцами, неандертальцами и денисовцами были гораздо более сложные отношения! — не поняв шутки, возразил Петро.

— Они, кстати, до сих пор не потеплели, — я кивнул на дерущихся посреди улицы женщин. Одна вцепилась второй в волосы, третья замахнулась на обоих коромыслом, к ним справа, из переулка, нёсся мужик с какой-то упряжью в руках, с другой улицы подтягивались ещё аборигены — как говорится, кто с кольём, кто с дубьём.

А вокруг стояли высокие, спокойные горы — молчаливые, гордые… Когда наконец выехали на тракт, я вздохнул с облегчением:

— Бодро едем. До обеда Солонешное проехали. К вечеру, глядишь, на месте будем.

На выезде остановились у заправки. Зашли в кафе. Ботаник, видимо, решив наесться впрок, сметелил две тарелки борща, порцию макарон с котлетами, и ещё набрал с собой булочек, шоколадных батончиков и прочей ерунды вроде чипсов. Я это и едой не считаю, но у Петра метаболизм такой, постоянно хочет есть, всегда голодный. Сам перекусил бутербродом с рыбой — тонкий пластик сёмги на смазанном маслом ломтике батона. Выпил чашку кофе. Особого аппетита не было, но с утра не завтракал, и если по пути закружится голова, то ничего хорошего из этого не будет.

В три часа дня были уже в Усть-Кане. Насчет ГАЗ-66 договориться не получилось, все советовали нанять машину в Коргоне — неприглядном селе, расположившемся среди таких же умопомрачительных красот. Там мы нашли местного проводника Серёгу.

— Отвезу, не сомневайтесь. И на каменоломни, и на прииск «Весёлый», и к Тимофею. Вот только с утречка, и то часов в десять. Как оббыгает…

Серёга, мужик лет тридцати, совершенно обычный, веснушчатый, улыбчивый, ничем особо не примечательный и на удивление трезвый. Камуфляжные штаны, ветровка из джинсы, под ней драный свитерок. Весь пропахший бензином, железом — в общем, обычный шофёр.

— А я и не пью вовсе, — не умолкал он, — не поманыват. К зиме надо готовиться. А я как гляну на нашу голытьбу, как они посреди зимы бегают, зубами лязгают да дрова клянчут, так удивляюсь — вот есть ум у людей али нету вовсе? Среди такого богатства жить и помирать — это постараться нада. Вот я щас на машине дровами промышляю, людям вожу, потом рыбу начну всю зиму на Чарыше ловить — тоже доход, да с огорода хорошо в этом году снял урожай. А скотина? Скотины у меня знашь скока? Да немного, ежели по большому счёту, коров всего три дойных, но молоко да масло в Бийск вожу, там сдаю торговкам на рынок — вместе с рыбой… Вы сёдня за огородом у меня — там покос дальше, вот за покосом в аккурат на ночёвку вставайте. Да вечерком заглядывайте, моя баба сёдня пельмени затеяла. А у моей Аньки знаете, каки пельмени знатные? Да к завтрему соберёт пожрать, рыбы нажарит да пирог сварганит…

Я смотрел на двор, на копошащихся в жухлой траве кур, вдыхал свежий горный воздух, пропитанный дымком бань, запахом навоза и густым мясным ароматом Анькиных пирогов, что сочился с летней кухни, пока ещё не закрытой на зиму. Ботаник сглатывал слюну, вполуха слушая хозяина подворья. А Серёга просто светился, в его синющих глазах плескалась любовь, и он не умолкал, рассказывая о жене, о её борщах и солянках, о студне и рулетах, о батареях банок в погребе. Я улыбался, думая, как он умудряется при такой кулинарке жить и оставаться тощим, словно жердь? Ботаник сглотнул слюну, кашлянул, потом, пошарив в карманах, выудил оттуда надкусанный шоколадный батончик, облепленный крошками, шелухой семечек, прочим мелким мусором. Вообще-то, Пётр бы не обратил на такие мелочи внимания, просто бросил бы его в рот, завороженно слушая Серёгу, — тот как раз дошёл до коржиков, которые как «в детстве в школе давали — настоящие», — но перед напарником на задние лапы встала маленькая лохматая грязная собачонка и, попрошайничая, жалобно заскулила. Ботаник вздохнул, отдал псу шоколадку.

— А может, сегодня доберёмся? — робко поинтересовался он, как я понимаю, чтобы прекратить «издевательство Анькиным ассортиментом».

— Может, и доберёмся. А я как? Там ночевать? Не-е-е… Не поманыват… — неожиданно жестко ответил Серёга.

— Так мы заплатим… Хорошо заплатим! — продолжал гнуть свою линию Петро, глядя в сторону летней кухни — оттуда как раз вышла хозяйка с большой, накрытой белоснежным полотенцем пластиковой чашкой.