Рудничный бог

Поселок Невейск за деревьями не был виден, а вот до рудника оказалось не так уж далеко. Оставив девку дрожать от страха и холода, Сысой Псоич прошелся туда-сюда, замечая, в какую сторону проходит жила. Выбрал место, притопнув ногой:

– Иди сюда!

– Отпустите меня, – заныла Дуняшка. – Христом-богом мо…

– Цыц! Иди, кому говорю!

Девка заскулила тоненько, но спорить не посмела. Подошла, вся дрожа, встала перед колдуном. По круглым щекам ее текли слезы, она хлюпала носом, кусала губы. Обычная девка, ничем не примечательная. Тело крепкое, молодое.

Не тратя слов, Сысой положил ладонь ей на грудь, сжал.

– Ой!

– Нешто больно? – он прищурил глаза, заговорил ласково. – Да ты не боись, ягодка! Чего испугалась? Или я больно тебе делаю?

– Не-не-не… – заблеяла она.

– А раз не больно, чего плачешь?

Ласковый голос вкупе с чарами подействовал:

– Стра-а-ашно, – призналась Дуняшка.

– А ты глаза-то закрой – и страх пройдет!

Одной рукой он продолжал мять и тискать ее грудь. Девка вся дрожала, но послушно зажмурилась. Даже задышала чаще, когда колдун полез ей за пазуху. Видно, сообразила, что старику всего-навсего захотелось женской ласки, вот он и зазвал ее сюда, чтоб поиграться. Пусть себе думает.

– А ну-ка, ложись, – распорядился он. – Сюда вот, на травку!

– А з-зачем?

– Нешто не поняла еще, глупая? – он притянул ее двумя руками, убрав лозу.

– Ой, пустите! – попробовала отбрыкиваться она. – Ой, не надо…

– Да чего ты? Чего? – он мял и тискал девку двумя уже руками, рванул на груди рубаху, невзирая на сопротивление. Ткань затрещала, сползая с округлых девичьих плеч. Дуняшка вскрикнула, пытаясь прикрыться руками. Сысой торопливо дернул еще раз, выхватил нож.

Увидев сверкнувшее в его руке лезвие, девка завопила на весь лес. Сысой распорол на ней рубаху и сарафан, оставляя царапины на боках и ногах. Неосторожно резанул по руке – потекла кровь.

– Ай!

– Ложись, говорю!

Вспомнив, что имеет дело с колдуном, с которым опасно спорить, дрожащая от страха и ночной прохлады Дуняшка шлепнулась на траву. Обрывки ее сарафана и рубахи полетели в сторону. Последним движением девка закрыла лицо руками, чтобы не видеть навалившегося на нее тела, чтобы не почувствовать, как…

Одним лоскутом порезанной рубахи Сысой крепко стянул щиколотки девки. Другим, быстро, пока она удивленно хлопала глазами, ожидая от него совсем другого, запястья. Третий запихнул в рот, чтоб не орала и встал над жертвой. Раскинул руки в стороны, не спеша стал начитывать заклинание:

Шуша-змей, Яша-змей

Шел за тридевять земель.

Шел во злате-серебре,

Шел во давней во поре.

Яша-змей, кольцом свернись,

Ты на зов мой отзовись!

Яша-змей, Шуша-змей,

Кровь земли свою пролей.

Кровью силу напитай,

Кровь-руду свою отдай!

Бормоча последние строки, стал, пятясь, обходить дрожащую, испуганно мычащую что-то сквозь кляп девку. Та только извивалась, пытаясь порвать или хотя бы растянуть узлы, вращала глазами. Колдун не обращал на нее внимания. Да пусть хоть попытается ползти – все едино. Он чувствовал, как земля отзывается на его призыв. Чем больше будет биться перепуганная жертва, чем сильнее страх смерти, тем скорее руда отзовется на его заклинание.

Дочитав до последней строки, вернулся к девке, встал на колени у ее ног. Девка приподняла голову. От ужаса она ничего не соображала, особенно когда заметила, как он опять заносит над нею нож. Отчаянный визгливый вопль был слышен даже сквозь кляп.

Оставив еще живую девку корчиться на траве и стонать от боли, Сысой Псоич спокойно вытер нож и зашагал прочь. Даже ему не годилось видеть то, что должно было свершиться через несколько минут.

Он был уже на полпути к заводику, когда земля под ногами дрогнула, словно живое существо. Проворно упав на колени, колдун приник ухом к земле и уловил слабый треск и хруст – это где-то там, в глубине, сходились и раздвигались пласты. Рудная жила шла в нужном направлении, туда, куда вела ее воля колдуна. А это могло означать только одно – жертва принята.

Но бросать новую, только-только родившуюся жилу на произвол судьбы нельзя. Надо было идти к ней, рыть ее, разрабатывая. А где взять людей?

… Тогда-то Сысой Псоич и поскакал в Иштым-город в Рудный приказ.

Конец июля выдался жарким, душным. Дождя уже несколько недель, как не выпадало, и из деревень доходили вести, что хлеба сохнут на корню. Более того – в иных местах начинались пожары.

Настя тяжело переносила жару, особенно сейчас. Она донашивала последние дни и поневоле сделалась неповоротливой, тяжелой, сонной. О поездке к морю больше не было и речи. Да и затевалась она явно для отвода глаз. Хлопотавшие над Настей мать и свекровь только усиливали ее мучения. Лишь ночи приносили желанную прохладу, но в саду было ни ветерка – пыльные деревья стояли, опустив ветки, и только вздыхали. Яблоки краснели, чтобы поспеть налиться остатками соков до того, как высохнут совсем.