Рубины леди Гамильтон

Злата родилась на колесах, там же выросла и до сих пор кочевала вместе с табором. Здесь, в Червонном, недалеко от венгерской границы, цыгане осели лишь на время, пока их снова не позовет дорога. Злата любила Карпаты и хотела бы здесь жить, но дома у нее не было, лишь неудобный общий барак. Мать пророчила Леву ей в мужья, сказала, что с ним она не пропадет. Злата была не против – юноша ей нравился. Мира, которая тоже всю жизнь провела в скитаниях, желала для дочери иного будущего, но понимала, что если девушка выйдет замуж за цыгана, ей придется весь свой век бродяжничать – такова их цыганская доля. Лева – другой, у него в крови оседлый образ жизни. К тому же он неглупый и Злату любит, а это дорогого стоит. Такой парень в люди выйдет, а значит, дочь будет жить, как у Христа за пазухой. Мира считала его судьбу с лица, как только впервые увидела Леву. В этих голубых испуганных глазенках отражался другой, недоступный кочевникам мир. Он был мальчиком из приличной семьи, воспитанным, знавшим любовь и заботу, – это Мира определила сразу, по его скромной манере держаться и говорить.

– Пусть с нами идет, – сказала она тогда мужу.

– Зачем он нам? – возмутился Богдан. Война, голод, самим есть нечего, а тут – чужой мальчонка.

– Я так хочу.

Мира редко о чем-либо просила мужа, но уж если просила, ее желание становилось законом.

Вышло все, как она пожелала: Лева отправился вместе с цыганами в Туркмению. Цыгане приняли его в свою семью, и Лева стал для Миры с Богданом пристным сыном, а Злате – братом. Он заботился о малышке, рассказывал ей сказки, которые слышал от бабушки, научил ее читать и писать. Цыгане же научили Леву своему ремеслу – воровать и попрошайничать, а также петь и плясать. В разрушенной войной Украине воровать было нечего. Цыгане питались подножным кормом – ягодами, грибами, промышляли охотой и рыбной ловлей. Приближаясь к поселениям, Марко с Ионом шли в разведку, узнать, нет ли там немцев, присмотреться, чем здесь можно поживиться. Затем Мира с детьми шла к самой богатой хате и просила милостыню. Она говорила низким, проникновенным голосом, гипнотизируя хозяев взглядом своих глубоких черных глаз. Мало кто мог выдержать ее взгляд. Люди отдавали ей продукты и вещи. Встречались, впрочем, и такие, кто не пускал цыганку на порог. Тогда Мира посылала им проклятие. Она переводила взгляд с хаты на землю и уходила, а Марко с Ионом уводили со двора скотину. Проклятия сбывались – впоследствии в эти хаты приходило горе в виде похоронки или пожара.

Иногда путники давали для селян концерты. Богдан играл на гитаре, Мира пела романсы, парни плясали вприсядку, хорошенькая Злата с бубенчиком в руках кружилась в танце, путаясь в многочисленных юбках, а Лева собирал подаяния. В Туркмении они воссоединились с табором. Только тогда Лева узнал, что это такое – большая семья. Колхоз – ничто по сравнению с цыганской общиной, у колхозников хоть что-то есть свое: личные вещи, мебель, даже выделенную государством землю и дом, стоящий на ней, колхозник может считать своими, так как до тех пор, пока он состоит в колхозе, никто его этого добра не лишит. А у цыган – ни кола ни двора, и все, что у них есть, считается общим имуществом. Лева так и не привык к этому. Он был единственным ребенком в благополучной семье и с самого рождения усвоил, что семья – это маленький мир двоих взрослых и их детей. Даже бабушка не включалась в этот мир, потому что жила отдельно. Лева все ждал, когда же закончится эта безумная общинная жизнь и они где-нибудь осядут, но этого не происходило. Внешне Лева стал походить на цыгана. Он сильно загорел, от постоянного прищура на его лице появились ранние морщинки, но русые вихры и светлые глаза выдавали его принадлежность к иной этнической группе. Одни цыгане называли его полячком, другие – еврейчиком, третьи – англичашкой из-за его заявления, что он – сын английского моряка. Сам Лева не мог точно сказать, какой он национальности. Раннее детство постепенно стиралось в его памяти, оставляя в его сознании лишь нечеткие размытые контуры. Порою ему казалось, что он – цыган и всю жизнь провел в дороге, всегда ел пищу, приготовленную на костре, и спал, где придется, под покрывалом звездного неба. Когда Лева вырос, ему выдали паспорт на имя Льва Яновича Гамильтона. Имя отца Лева, к своему стыду, забыл. Детей, не знавших своих родителей, записывали «Ивановичами». Лева говорил по-польски и по-цыгански, немного гутарил по-украински и совсем плохо знал русский. Бойкая тетка из сельсовета с типичным рязанским лицом и почему-то с армянским акцентом решила вопрос по-своему.

– Какой из тебя Иванович? Из тебя Иванович, как из меня Эммануиловна! Лях ты гуцульский, а не Иванович, – с этими словами она вывела убористым почерком в паспорте Левы отчество «Янович». – Ян – тот же Иван, только на ваш манер, – объяснила она.