Рубины леди Гамильтон

Андрейка сказал, как напророчил. Отцовская, когда-то солидная, фирма рухнула, не выдержав дефолта. Семье пришлось заложить все имущество, чтобы выбраться из долгов. Мать, привыкшая жить, ни в чем себе не отказывая, ушла к другому мужчине и тем самым добила и без того подавленного отца. Он запил и постепенно докатился до животного состояния. Сергей к тому времени имел на руках диплом политолога и трехлетний стаж работы администратором проекта в фирме отца, с этим дипломом и опытом службы ему удалось устроиться на другое место. Без привычного теплого крылышка отца карьера его шла туго, а потом и вовсе застопорилась на должности старшего коммерческого менеджера. Денег было негусто, подаренную отцом иномарку ему пришлось продать и вместо нее взять подержанные «Жигули». С женщинами у Сергея тоже как-то не складывалось. Они любили мужчин успешных и богатых или хотя бы перспективных. Ничего этого у него не было. Те дамы, которых устраивал любой мужчина, действующие по принципу: «хоть плохонький, да свой», в свою очередь, не устраивали Сергея. Ему, конечно, попадались и милые бескорыстные девушки, но их отпугивали его кислая физиономия неудачника и подпортившийся характер.

Отец умер от перепоя, мать, не зная печали, жила со своим новым мужем в Испании. К тридцати двум годам Сергей Чернов остался один в малогабаритной квартире, под окнами которой ржавела его старая колымага, на нудной работе с низким окладом. Ему казалось, что он один не только в квартире, но и во всем своем пятимиллионном городе, и во всей Вселенной.

Одиночество давило на психику. Когда-то дружелюбный и приветливый, Сергей разучился общаться. Ему стало тяжело разговаривать с коллегами и на улице с людьми, если те случайно останавливали его, чтобы что-нибудь спросить. Он раздражался из-за любой мелочи, стал подозрительным и после работы торопился скорее вернуться домой, чтобы остаться наедине с собой и своим одиночеством. Он ненавидел людей и завидовал им за то, что у них было все, а у него – ничего. Пусть многие из них беднее его, менее образованные, чем он, даже больные, но они не одиноки. У каждого есть кто-то, а у него – никого. Даже у бомжей есть бомжихи и друзья-собутыльники. Или вон идет парочка: он – в плохо отглаженных штанах и в бесформенном пальто, сутулый, с покрасневшим лицом, его спутница – с корявой фигурой, базарного вида тетка с посеченными волосами, выбившимися из-под шерстяного берета, в руке у нее клеенчатая авоська с продуктами. Держатся под ручку, о чем-то воркуют. По их лицам видно, что эти люди любят друг друга, и они счастливы. А он чем хуже? Почему его никто не любит? При желании он тоже сумел бы найти себе такую же подругу с посеченными волосами, стыдливо спрятанными под шерстяной берет, с бесформенной корявой фигурой и клеенчатой авоськой, но жить с ней он не смог бы. Ему нужна была любовь или хотя бы сексуальное влечение, а к «шерстяным беретам» никакого влечения он не испытывал. Его влекли утонченные, умные женщины, молодые, с симпатичными лицами и приятными фигурами, которые всегда оказывались либо занятыми, либо в упор его не замечали. В этом и заключалась трагедия Сергея Чернова – несовпадение желаний с возможностями.

Вечерами Сергей смотрел телевизор, безразлично переключая каналы. Он не любил телевизор, ничего интересного в нем для себя не находил, считал все программы тупыми, ведь их основное назначение – помогать народу избавляться от излишков свободного времени. Но мерцающий экран создавал иллюзию присутствия людей, как-то разбавлял его одиночество. Каждый день повторялось одно и то же: с утра ему не хотелось идти на работу, рабочий день тяготил его своей скукой, заставляя отсчитывать часы до его завершения, а вечером не хотелось возвращаться домой. Выходные и отпуск Сергей не любил из-за одиночества, которое в это время ощущалось особенно сильно, и в то же время он их ждал, чтобы отдохнуть от работы. Его жизнь превратилась в замкнутый круг беспросветного уныния, в котором не было и намека на радость. Как разорвать этот круг, Сергей не знал и не умел. Родители приучили его шагать по удобной, протоптанной колее. Его колея давно уже лишилась былого престижа и комфорта, но он продолжал по ней двигаться, потому что другой ему никто не предлагал, а сам он ничего иного создать не мог.