Рубины хозяина Ко

И опять потянулся навстречу лес; неслышно стелилась под ноги неприметная звериная тропа; трещала вдали вредная белобокая сорока. Яр пристроился рядом с дреговичем и вполголоса что-то у него выпытывал; Омут, погруженный в свои извечные думы, ступал в трех шагах за ними. Вишена шел за Тарусом и все вспоминал прошлую ночь. Волчьи ощущения накрепко врезались в память. То, что можно обернуться волком, воткнув нож в гладкий пень на поляне и перекувырнувшись через него, знал даже ребенок. Но – знал как сказку, ибо каждый мальчишка с замиранием в сердце хоть раз пробовал проделать это. Вишена тоже пробовал. С замиранием в сердце. Сказка оставалась сказкой…

– Тарус-чародей, – встрепенулся Вишена, – это трудно – обернуться волком?

Тот усмехнулся:

– Нет.

– Я думал, что нож, пень, поляна – это только сказки.

– Почему же сказки? – ответил Тарус. – Вчера сказки были? То-то.

– Я же пробовал раньше. Да и многие пробовали. Отчего же ни у кого не выходит, только у тебя? – недоумевал Вишена.

– Оттого что я – чародей, – опять усмехнулся Тарус. – То, что всем известно, это далеко не все. Люди повторяют только то, что видят: нож, пень, поляна. А всякий ли нож сгодится?

Вишена не знал. Это действительно никогда раньше в голову не приходило. Казалось, нож есть нож, чего там, бери и вгоняй в подходящий пень.

Чародей полез за пазуху и подал ему невзрачный, потемневший от времени нож с липкой резной рукояткой. Вишена повертел его в руках и, не разглядев ничего необычного, вернул.

– Ну?

– Запоминай, Вишена. Этим ножом четыре года назад я убил волка. В ночь на Ярилу. Одним ударом, прямо в сердце. И вынул его из раны только на рассвете.

– В ночь на Ярилу… – пробормотал Вишена, – прямо в сердце…

На Ярилу ночь была самой короткой в году. Редко кто спал в это время. Это ночь гаданий, ночь чародейства и волшебства, ночь колдовских заклинаний и нечисти.

– Только в эту ночь? – спросил Вишена, заранее уверенный в ответе.

– Только в эту, – подтвердил Тарус.

– И все?

– Нет, не все. Пень тоже не всякий сгодится. Только гладко спиленный.

Вишена довольно сказал:

– Это я знаю!

– А почему – знаешь? – проворчал неодобрительно Тарус.

Вишена смутился:

– Нет…

– То-то! – Тарус говорил негромко. – Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.

Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.

– А еще что?

– Когда хочешь обернуться волком, – возобновил рассказ чародей, – заходить к пню нужно с юга на север. Человеком – наоборот, с севера на юг. Ну и, конечно, приговор…

– Чудеса, – прошептал Вишена.

– Это еще что, – усмехнулся Тарус, – настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувырнешься назад. Приговор здесь уже другой…

Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.

Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.

Сначала казалось, что никто не приближается – голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.

Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:

– Не везет нам эти дни…

Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.

Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.

– Наши? – изумился Славута. – Как их сюда занесло-то?

Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.

Боромир – если это был Боромир – приближался. Вишена стал узнавать остальных – Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.

Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.

– Боромир! – окликнул Тарус и поднялся.

Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.

Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.

– Вы чего? – вырвалось невольно.

Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:

– Это они, Боромир. Чисто.

Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.