Рубин I

— Мне Атан в жизни ничего плохого не сделал, — повысил тон Ордерион. — Наоборот, когда все начали меня чураться, рядом остались только братья, которые поддерживали! Я не знаю, когда Атан стал таким, каким увидела его ты. Белая пыль тому виной или просто я был слеп, но Галлахер — не Атан. Среди нас троих он — самый сдержанный и разумный.

— Настолько разумный, что вопреки воле отца женился на Хейди, а теперь лишился ребенка и едва не потерял жену?

— Остановись, — Ордерион сделал предупредительный жест рукой. — Ты впадаешь в слепую ярость, а это для таких, как мы, опасно!

— А не опасно ли говорить обо всем этом здесь?! — Рубин едва ногой не топнула, чувствуя, как закипает внутри и не может унять этот непонятный гнев.

— На стенах этой лаборатории установлены защитные юни. Никто за ее пределами не знает, что здесь происходит.

— Рада слышать! — закивала Рубин. — Если мы с тобой внезапно решили поделиться тайнами, тогда ответь и на мой вопрос о несчастье, изменившем твой облик в прошлом.

— Я не хочу об этом говорить, — Ордерион резко отвернулся и отошел в другой конец помещения.

Провел ладонью по стене, и вся она засветилась золотым, пока не исчезла. Там была спрятана настоящая библиотека с книгами. Свитки лежали стопками на отдельных полках, на других стояли разные по толщине книги.

— Здесь находятся книги о мане, которые мне и моему отцу дозволено читать, — глядя на ряды стеллажей перед собой, произнес Ордерион.

— Что произошло с тобой в прошлом, — стояла на своем Рубин, даже не делая попыток подойти и взглянуть на фолианты, хранившие знания, о которых ей ничего не было известно.

— Я был слишком юн и глуп, — ответил Ордерион и обернулся к ней. — Это — он поднял каменную руку, — цена глупости, а это — указан на свое лицо — расплата. Ты видела, как изменяется мой отец, когда теряет контроль над собой. Мана берет верх и проявляет себя. Но эти изменения моментально исчезают, когда отец берет себя в руки. Гнев — самая опасная эмоция для повелителя силы. Твоя ярость способна не только уничтожить юни изменений на твоем затылке, но и учинить мощный выброс маны. После такого выброса жизнь повелителя силы необратимо меняется. Каждый пульсар, созданный мной, каждый эксперимент, проведенный здесь, позволяет моей мане все дальше и дальше пожирать мое тело, ставя на нем метки силы, как рубцы. То, что видишь на моей коже — лишь внешние проявления. Когда изменения коснутся центра жизни в груди — я погибну. Да, ты лечишь меня. Освобождаешь от этих рубцов и избавляешь от последствий одной моей глупости. Но я не уверен, Рубин, что случись выброс с тобой, ты с той же легкостью сможешь излечить себя сама. Целители, которых видел я, погибали. Не рискуй. Не позволяй злости и гневу брать верх.

— Сколько у тебя было времени на жизнь, когда мы встретились с тобой? — спросила Рубин.

— Полгода, — ответил Ордерион.

— Полгода? — повторила она и сделала шаг ему навстречу. — Полгода жизни?! И цена за каждый пульсар, за каждую юни и защиту — это новые рубцы маны?

— Да, — ответил он.

— Тогда ответь мне, почему ты не ценишь собственную жизнь?

Ордерион опустил глаза.

— Сейчас у меня есть ты, и я выздоравливаю. Поверь, в данный момент жизнь мне представляется куда более интересной и впечатляющей, чем неделю назад.

— А если бы у меня не было никакого дара? — спросила его Рубин, хотя в душе уже знала ответ на свой вопрос.

— Тогда бы ты довольно быстро стала вдовой, — он пожал плечами.

— Дурак! — прокричала разгневанная Рубин. — А что бы я испытала при этом, ты подумал?!

— А что бы ты при этом испытала? — спросил ее Ордерион и поднял глаза, впиваясь взглядом алых глаз в ее лицо.

Рубин почувствовала дурой себя. Она едва не проболталась, что была бы раздавлена горем. А он как будто только этого признания от нее и ждал.

— Ярость, — ответила Рубин и отвернулась. — Ты дал слово, что позаботишься обо мне и никому не позволишь навредить. Так вот и держи его, раз дал! — повысила тон она.

— Беспокоишься, что, если меня не станет, твоя жизнь окажется под угрозой? — он нахмурился и, кажется, рассердился.

— А я не должна об этом переживать? — Рубин едва не рассмеялась. — В отличие от тебя, я хочу жить несмотря ни на что, — в укор заявила она.

— Ну, на моем месте ты не была. Так что и понять вряд ли сможешь, — обронил он, проводя рукой и возвращая стену перед библиотекой на место.

— О, я ранила нежные чувства принца, — Рубин прижала ладонь к груди. — Прости меня, избалованную и бездушную принцессу, которую растили только для того, чтобы выгодно выдать замуж и обязать пожизненно зависеть от мужчины, перед которым вынуждена раздвигать ноги! — закричала она, снова теряя над собой контроль. — Ни прав, ни воли — ничего! Только наука, как этого самого мужчину ублажить, чтобы он имел как можно меньше фавориток и шлюх! Потому что фаворитки способны влиять на суждения, а от шлюх легко болезнь подцепить!

Ордерион, услышав ее откровения, отшатнулся.

— Тебя учили ублажать? — сдавленно прохрипел он.