— У меня есть отец, который отрубит тебе голову собственной рукой, если узнает, что ты посмел даже пальцем меня тронуть! — выпалила она.
Ордерион протянул руку и коснулся ее плеча пальцем. Фальшивая принцесса тут же шарахнулась от него в сторону.
— Я столько раз за сегодня к тебе прикоснулся, что в пору отращивать новые головы, дабы твоему отцу было, что рубить.
— Ты-ы-ы! — зашипела Рубин, кривя свое прекрасное лицо.
— Значит ты свободна, — поспешил сделать вывод Ордерион. — Что ж, это тоже весьма интересно.
Рубин подскочила с места и начала пятиться к двери. Испугалась. Это было видно по ужасу, притаившемуся во взгляде, по плотно сжатым губам и даже по кулакам, которые она выставила перед собой, готовясь обороняться.
— Меня можешь не бояться, — поспешил заверить Ордерион. — Я презираю насилие над девами и наказываю тех, кто пытается взять чужое силой.
Рубин остановилась. Кулаки опустила, но не разжала.
— Жаль, что принц Атан уже умер, — произнесла она. — Хотя, ты бы все равно не смог покарать его за грехи.
Ордерион поморщился. Брат никогда не насиловал дев. Они шли к нему добровольно и предлагали разделить постель. Деры, простолюдинки, девки в борделях… Если брат не платил за услуги, это делал старший Галлахер или сам Ордерион.
— Не пускай клевету на принца Атана, — зловещим тоном предупредил Ордерион. — За злословие на королевскую семью положено жестокое наказание. Ты же не хочешь лишиться языка?
— За правду языков не лишают.
— Хватит! — отрезал Ордерион и встал. — Принца Атана ты явно недолюбливаешь. То про белую пыль небылицы рассказываешь, то намекаешь, что потерял он честь и достоинство. Я как дер королевства Инайи подобных речей от тебя не потерплю. Продолжишь в том же духе — лишу способности говорить.
— Язык отрежешь? — Рубин снова надменно вскинула подбородок.
— Не люблю кровавых зрелищ, — Ордерион щелкнул пальцами и направил в сторону самозванки блестящую удавку.
Рубин шарахнулась в сторону, но удавка полетела за ней и моментально оплела шею. Дева, не помня себя, попыталась сорвать ее, раздирая ногтями кожу в кровь. Ордерион спокойно смотреть на это не смог, потому быстро взмахнул рукой и снял юни немоты.
Не просто так отец считал его слишком мягким. «Дурное воспитание твоей матери», — любил повторять король Луар, когда Ордерион проявлял великодушие и просил кого-нибудь помиловать. Правда, с возрастом вера Ордериона в то, что он способен нести добро, почти исчезла. Слишком много душ он погубил. «Повелители силы маны — не боги, — повторял Верховный перед очередной казнью. — Мы лишь вершим их волю». «А их ли то воля?» — спрашивал себя Ордерион и не находил ответа.
Он подошел к застывшей в испуге мошеннице и склонился к ее шее, внимательно рассматривая отметины от ногтей. Дева молчала, глядя на него с презрением и… болью. Доверие ее он только что предал. С другой стороны, о каком доверии могла идти речь, ежели она врала, как дышала?
— Надеюсь, ты усвоила урок, — произнес Ордерион, поднимая глаза и встречаясь со взглядом бездонных синих озер.
Рубин, как она себя называла, медленно шагнула назад. Отвернулась. И побрела к двери.
— Что ты делаешь? — спросил Ордерион.
Девица не ответила. Начала возиться с массивным засовом, пытаясь его открыть. Сдвинула. Ордерион махнул рукой и задвинул его назад. Снова сдвинула. Он опять задвинул. Упрямая туремка в третий раз попыталась открыть дверь. Ордерион подошел к ней и опустил ладонь на плечо. Сжал пальцы. Рубин застыла.
— Ты слишком импульсивна и часто забываешься. Умение вовремя остановиться требует не меньших сил, чем настойчивое движение вперед. Особенно это важно в отношении тех, кто повелевает силой маны. Теряя контроль над собой мы способны изувечить и убить.
Рубин не двигалась. Будто превратилась в куклу, которой бесполезно что-либо говорить. Все, что он сказал, следовало повторить себе же. Пусть и обладает она силой маны, но, по сравнению с ним, все равно слишком слаба. От того и боится, что пострадает. Но все равно умудряется перечить и провоцировать.
— Я не собирался причинять тебе вред, только хотел показать, что ты играешь с огнем, — произнес он, будто оправдываясь перед ней.
Хотя он действительно искал оправдание своему поступку.
— Прости, что напугал тебя, — прошептал едва слышно.
Рубин вздрогнула. Возможно, потому, что он произнес это слишком ласково и прямо над ее ухом, обжигая дыханием нежную кожу и едва не касаясь губами мочки.
— Пожалуйста, больше не прикасайся ко мне, — так же тихо попросила Рубин.
Ордерион отпрянул от нее и одернул руку. Слова неожиданно глубоко полоснули по груди. Знакомая боль разлилась по телу, парализуя и возвращая туда, откуда он убегал всю жизнь… Ордерион забылся. Перестал помнить про юни изменений. Про свою отталкивающую внешность. Про контроль над эмоциями, с которыми очень трудно совладать. Прекрасное создание, стоящее рядом и напуганное его опрометчивым поступком, никогда не польстится на то, что он из себя представлял. Красавица не спасет чудовище, потому что они живут не в сказке, и у его истории в любом случае будет печальный конец.