Рубежи (СИ)

Мила застыла в одном положении и боялась пошевелиться. Ветер беспощадно трепал шелковую ткань нежно-розовой пижамы, волосы струились по плечам, реагируя на его порывы и словно подыгрывая. Слегка склоненная на бок шея начала затекать, раскинутые наподобие крыльев руки — тоже. Но шевелиться все равно не хотелось.

Босые стопы не касались никакой поверхности, и это доставляло особое удовольствие.

Невесомость. Независимость. Непривязанность ни к чему и ни к кому.

Внизу раскинулось роскошное поместье Густафа Маркони, мягко поблескивая теплым оконным светом. В ночной тишине парить над ним было сплошным удовольствием.

Впервые за долгое время ей снился не кошмар, а спокойный умиротворенный сон. Она осознавала, что может делать в нем все, что пожелает, но единственное, чего ей хотелось — это застыть. Как бабочка в янтаре. Изящная углокрыльница, которая не может вспорхнуть и вырваться из своей янтарной тюрьмы.

А если вырваться нельзя, значит, можно замереть и раствориться в моменте. Насладиться тем, что есть. Даже если по сути — ничего этого нет.

Хотя с другой стороны…

Мила лениво потянулась руками к небу, расправляя лопатки и легонько выгибая спину. Расставив тонкие пальцы, представляя их перьями крыльев, она сделала плавный рывок и, как и ожидалось, почти не сдвинулась с места. Теперь она ощущала себя мухой в меду, а не прекрасной застывшей бабочкой.

Даже во сне она не могла выйти за пределы оплетенной рунами территории. Даже во сне…

Но разве так бывает? Мила тряхнула головой, сбрасывая с лица волосы, и взглянула вниз еще раз. Там, внизу, под ее стопами находилось поместье, к которому она была прикована. Но в отличие от нее самой, почти уже мертвой внутри, поместье жило. В комнатах гас и загорался свет, мелькали силуэты, доносились звуки.

Может, это никакой и не сон?

Может, богиня Воды как-то изменила ее своим присутствием?

Может, Мила сейчас действительно парит над поместьем, пока тело ее лежит в кровати, а дух — наблюдает за происходящим?

И именно поэтому она не может прорваться через защиту и проведать дорогих сердцу людей. Поместье — одно из мест силы Земли, оно напитано магией реки, которая защищает и оберегает людей. И особенно — творцов. И раз защита так крепка, значит, у этого места могущественный владелец.

При этой мысли Мила рассмеялась.

«Густаф — могущественный владелец!»

В кругах творцов он никогда не был выдающимся, или даже — крепким середнячком. В свое время он смог пройти лишь один уровень Лабиринта, и Мила всегда считала, что к большему Густаф Маркони и сам не стремился.

Она как-то слышала его игру на скрипке, и даже ей, не очень сведущей в музыке, было понятно, что играет он слишком «механично», пусть и довольно неплохо. Густаф освоил техническую сторону вопроса, но ему не хватало какой-то искорки. Не хватало азарта. Мила помнила себя в периоды творческого запала, и поэтому видела, что Густафу это чуждо.

Он прекрасный управленец, но весьма посредственный творец. В обоих смыслах этого слова. Но такие люди были нужны в Башне. Рационализм, логика, организаторские навыки — всего это часто не хватает таким, как она, подверженным зову Музы.

«А ведь он был заместителем Армандо Фернандеса… Отца Мигеля…» — вспомнила Мила, и ощутила какую-то странную инородность этой мысли.

Почему все всегда так или иначе сводятся к Мигелю? Она взмахнула руками вверх, будто пыталась погрузиться на глубину под водой, и начала медленно спускаться. Легкое раздражение прокатилось по ней вместе с порывами прохладного ночного ветра.

Мигель… Мигель… Всюду он. А вдруг это из-за него она не может вырваться из этого злосчастного поместья? Что если, это он каким-то образом удерживает ее здесь?

И сама же опять рассмеялась в ночной тишине.

— Быть такого не может! Мигель бы не стал. Он же мой друг…

Он добрый, милый, умный. Всегда поддерживает. И улыбка у него такая теплая…

«Нужно просто найти его и поговорить!» — Мила загорелась идеей и, крутанувшись в воздухе, ловя поток ветра, метнулась в сторону, чтобы выбрать «правильный» угол обзора. Сделала глубокий вдох, на мгновение замерла и медленно выдохнула, избавляясь от лишних эмоций. И то же самое проделала с поместьем: провела руками перед собой, словно расправляя холст, в который вписывались очертания здания.

Смахнула ладонью лишние цвета, оставляя только темную «краску» стен, блеклые пятна окон и рыжие точки светящихся силуэтов людей внутри.

Вскинула голову, как обычно делала, оценивая наброски своих работ.

Рыжие точки озаряли «холст» — кто-то ярче, кто-то бледнее. Некоторые были вообще едва видны, но Милу они не интересовали. Лишь две приковывали взгляд, что отличались от стальных: одна ярко-синяя с едва различимыми каплями алого, другая — золотистая с рыжими вкраплениями.

«Мигель! — отстраненная и опять почти чужая мысль, полная радости. — Вот он!»

Еще взмах руками-крыльями, включение прежних красок, и вот уже Мила прячется на почтительном расстоянии, чтобы слышать и видеть, но не выдать свое присутствие.

На веранде их двое — Мигель и (конечно же она, кто же еще!) Шанкьяхти.