— Ну, что, трудно тебе идти против рожна? А и стоит ли? — отец Тихон не узнал своего голоса. — На что жизнь свою, дар бесценный, кладешь? А ведь дар этот Того, Кого ты гонишь, а не того, кого ты ждешь. Тот, кого ты ждешь, этот не свой дар у тебя отнимет. У первого. Ты будешь не нужен, ты будешь опасен, ибо ты увидишь и ужаснешься тому, чего ты ждал и дождался, на что жизнь свою положил, ради кого ты бескорыстно зло творил, для кого сокровища воровал и грабил, во имя кого врал и убивал. И места тебе в той долгожданной тобой жизни не будет, как и нам. Торжество пресыщенного беспредела и чревобесия над бесправными, униженными гоями — это торжество Вельзевула, а ведь ты ждешь Мессию. А Он давно пришел и ждет и зовет тебя. Мы здесь с Варлашей во имя Его, а значит, Он рядом. Он здесь сейчас, в этом Сталинском броневике, на тебя смотрит. Вижу — наполняется пустоглазие твое, вижу — наполняется тем, что говорю тебе я, а это говорю не я, а Дух Святой, имею дерзновение так говорить... «Не думайте, что и как говорить, Дух Святой за вас будет говорить», — так сказал тебе Тот, Кого ты гонишь. Сейчас как раз тот вариант идет. И голос не мой, в нем Дух Святой. Это мы с Варлашей и с Псково-Печерской братней просим-молим, и Он на месте! Ведь больше ж ничем тебя не пронять, твое окаменелое нечувствие, подарок от того, на кого ты работаешь, оно непрошибаемо ничем, никакими силами, что есть на земле. Твоя опустошенность — это или итог с печальным исходом, или... не только свято место пусто, никакое место пусто не бывает! Пр-рирода — дар Божий — не тер-рпит пустоты! — теперь иеромонах Тихон держал Зелига Менделевича за шкирку, очень жестко держал. — И уже твоя воля, чем ее заполнять!.. Заполняй тем, что Дух Святой тебе говорит через мое сотрясение воздусей! Или — убью!!! — отпустил иеромонах Тихон Зелига Менделевича и, не отрывая от него своего грозноглазия, сказал тихо:
— Прости.
А в чуть ожившем пустоглазии стоял не испуг от такой угрозы, а некая задумчивость, очень ему несвойственная, как сказал бы шутник из его секретариата, безматерщинная, овозможненная невозможность проступала, заполняла пустоглазие. И теперь так же тихо, как говорил он «прости», иеромонах Тихон продолжал:
— Перерождение — это то же самое, что рождение. Чтобы родиться человеку, ему нужно Господне вдыхание Духа Святого. Чтобы переродиться, нужно то же самое, без этого никак. Но в плод, который во чреве матери, Дух вдыхается, плод не спрашивая, а при перерождении воля нужна того, кому перерождение предназначено, его решение. А Господь ждет, а Его и послать можно: да иди Ты, нам и так хорошо... И посылали, — иеромонах Тихон со скорбью в грозноглазии перекрестился, — а убийца христиан закоренелый, Савл, не послал!.. «Савл же, дыша угрозами и убийствами на учеников Господа, пришел к первосвященнику». Это из Деяний апостолов... Я вижу!.. — аж выпучилось грозноглазие у иеромонаха Тихона, — как он ды-шал! Испепеляюще! Его окаменелое нечувствие в сто раз крепче алмазного, хоть какое чудо пред ним предъяви — убить предъявителей!.. Ты перед ним как воробьиный птенец, только вылупившийся, перед стервятником. И вот... «Осиял его свет с неба.
— Кто ты, Господи?
— Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно Тебе идти против рожна...»
И все. И — ожидание Господне.
— Да пошел ты, трудно, а пойду против рожна.
Но нет! Вот решение Савла, его свободовольное излияние: