Рубеж

Таяло лицо в снежном кружении, и очень отчего-то не хотелось, чтобы оно растаяло совсем. «К своим уходит...» И едва не крикнулось: «Не уходи!» Чувствовал сейчас, что тот, по его росчерку пулю в лоб получивший, из тех, в день которых он получил разгром 22 июня. Он им пулю в лоб, а они... Да, они уже решили... Отходящие остатки разгромленного первого эшелона и уже дошедшие (и тоже, увы, теперь остатки) второго, невзирая ни на какие котлы, не бежали теперь, не сдавались, но — дрались! Мыть сапоги в Гибралтарском проливе Сережке из Хомотова — нет! Но когда Москва за спиной Сережки — мы стеной за его спиной. Этот рубеж, где встало наше войско Всех святых, в Российской земле просиявших, — не перейдет никто, потому что над нами Покров Хозяйки нашей, Которой мы есть рабы, да не постыдимся.

Заныло вдруг в было успокоенном сердце — «рубеж», калеными иголками это жесткое слово овеществилось прямо во всем его существе. Сколько их было, рубежей, в его жизни, и все какие-то... всё — борьба за власть, чтоб ей! Сбылась мечта идиота!.. А тут сейчас перед ним какой-то особый рубеж. Всегда думал, что решение обо всем и вся принимает только он. И вот решение принято не им, без него и за него, и принято теми, против кого он воевал. И сейчас они ждут от него решения. И в довесок калено-иголочного соприкосновения с его сердцем: ощущение полной беспомощности перед всемогуществом принявших решение.

Легла на стол сводка, которую давно ждал, которая раньше и придти не могла, сводка с уже чужой территории. Уже месяц скоро, как танки Гудериана миновали Киев. И через неделю, как они его миновали, в киевской области открыто к действию 323 храма, до прохождения танков задействованных под склады чистого (дерево-бревно, а также всяческая готовая продукция) и нечистого (навоз и всякая ядовитость), клубы и планетарии, МТСы и ремесленные училища, ну и, конечно же, тюрьмы. Поднял телефонную трубку:

— Саша, чтобы через час у меня в кабинете был портрет Суворова. Которого? А что, их много? Саша, посмотри, кто автор статьи о Суворове в энциклопедии, позвони Лаврентию и скажи, чтобы его оприходовали на полный четвертак. За что? За... великодержавный шовинизм и за то, что он, оказывается, царский сатрап. И вообще, мне кажется, что он баливийский шпион. Остальные пункты — на его фантазию. Саша, теперь дай мне «Союз безбожников».

Прошла минута.

— Саша, обычно я жду 10 секунд.

— Иосьсарионыч, они там спят.

На последнее дыхание из телефонной трубки Саша быстро ответил:

— Сейчас буду поднимать.

И чудился даже запах «Герцоговины Флор» из трубки курительной на том конце провода.

Саша, давнишний доверенный секретарь, никак не мог взять в толк, чего Хозяин так цацкается с этими... из «Союза воинствующих безбожников»? Каждый нарком, каждый командующий фронтом кузнечиком вскакивает от его звонка, как бы ни спал, а тут, видите ли...

Наорал, отматерил, поднял.

— Да, — сонно проскрипело в трубке, на которую дышало дымом «Герцоговины Флор».

— Два, — рявкнул в ответ, не выдержал. — Сколько было действующих храмов Киевской епархии на 21 июня? А?!

— Два, — прозвучало из наушника.

— Что?! — любой человек от так прозвучавшего «что» из его уст по телефону должен был тут же умереть. Но на том конце провода не умерли, а в двух словах разъяснили, что «два» — это не повтор издевательского рявканья (да и кто бы посмел?!), а ответ на вопрос о количестве действующих храмов в Киевской епархии на 21 июня сего года.

— Про остальные епархии тоже давать справки? — в звучащем вопросе звучал-слышался другой вопрос: и с чего бы это вам понадобилось?

— Про остальные не надо, — телефонная трубка полетела на рычаги.

И тут же раздался звонок.

— Ну что там, Саша?

— Командующий Западным фронтом на проводе.

— Подождет, я занят.