Рубенс

Действительно, все, что могло в те годы интересовать ученых-гуманитариев, интересовало и политиков. И хотя Теофраст Ренодо еще не начал выпускать свой листок, уже существовал его прототип. В «Рейнской газете» за весьма приличное вознаграждение печатали свои материалы все сколько-нибудь видные дипломаты Европы, например, Ян Вовериус, чьи «Итальянские хроники» Рубенс не просто читал, но и горячо рекомендовал знакомым. Любопытное свидетельство находим в одном из писем Пейреска: «Посылаю вам через кузена итальянские листки, полученные мною от Рубенса».207 Разумеется, информацию подобное издание сообщало неполную, ограниченную жизнью того или иного двора, той или иной страны, не претендуя на обобщения международного характера. Но именно этим путем шло становление политической хроники как жанра.

Рубенс принимал в этом процессе активное участие, равно интересуясь новостями науки и политики. С дискуссии о прическе Демосфена, который не был «ни лохмат, ни брит», он легко переключался на ужасы войны во Фландрии.208 И Пейреск писал ему не об одних только редких геммах, но держал его в курсе всех событий придворной и интеллектуальной жизни Парижа: теолог Гроций заболел, и ему назначили ванны; Месье,* брат короля, едва не простился с жизнью, — он забавлялся, подбрасывая в воздух металлический шарик, а тот возьми и угоди ему прямо в голову; герцогиня де Шеврез, похоже, снова в фаворе, а королева Анна Австрийская, по слухам, ждет ребенка… Уезжая в Прованс, Пейреск поручил держать связь с антверпенским другом своему брату, сеньору де Валавэ, который затем передал эстафету братьям Дюпюи, основателям самого блестящего парижского интеллектуального кружка.

Причин, заставлявших Рубенса завязывать и поддерживать переписку со своими корреспондентами в разных странах Европы, было несколько. Человек глубокого гуманитарного образования, он старался не отставать от последних достижений науки в самых разных областях знания. Художник, близкий к великим мира сего, он старался общаться с ними без посредников и обсуждать вопросы, связанные с продажей своих картин, напрямую, как, например, в случае с герцогом Нейбургским. Одновременно он управлял своим собственным предприятием. Так, затеянная им кампания по охране авторских прав привела его к знакомству со многими юристами, в том числе с Питером ван Вееном в Голландии и с Пейреском во Франции.

Наконец, будучи страстным коллекционером, он поддерживал связи с целой армией агентов, рассеянных по всему миру, которые сообщали ему о появлении того или иного античного раритета или о новой картине того или иного итальянского мастера, которые могли его заинтересовать. «Он испытывал столь глубокую любовь ко всему, что имело отношение к античности, что искал и покупал по всей Италии огромное количество мраморной скульптуры, медалей и драгоценных резных камней […]. Созерцание этой красоты служило ему лучшим отдыхом».209 Вспомним, ведь он сам выполнял в прошлом аналогичные поручения герцога Гонзага. Благодаря посредничеству Тоби Мэттью он стал обладателем лучших образцов мраморной скульптуры в своей коллекции. Итак, эпистолярная деятельность Рубенса отличалась регулярностью и разносторонностью, выступая своего рода фламандской составляющей деловых контактов того времени. Культурный аспект широких интересов художника вскоре, как мы увидим, поднялся на качественно новый уровень.

Дело в том, что ценители искусства той поры, как правило, занимали высокое общественное положение, и наоборот, почти все крупные политические деятели собирали личные художественные коллекции. Так, Дедли Карлтон, уступивший Рубенсу свое собрание античных редкостей, занимал пост английского посланника в Гааге. Он отнюдь не являлся исключением. Граф Арундел, уговоривший Рубенса написать свой портрет, занимался собирательством коллекции для галереи Стюартов и одновременно являлся обладателем одного из крупнейших собраний своего времени. И эрцгерцог Альберт, и король Англии Карл I, и его министр Бекингем, и Ришелье — все они пользовались репутацией заядлых коллекционеров и все относились к почитателям Рубенса. Владеть произведениями живописи могли лишь богатые люди, то есть как раз те, кто вершил судьбы мира, поэтому нет ничего удивительного в том, что искусство и политика тесно переплетались между собой. В случае Рубенса этому взаимопроникновению суждено было обрести особенно плодотворные формы.

Первым, не особенно радужным, опытом художественно-политической карьеры Рубенса стала работа над созданием знаменитой галереи Медичи, поглотившая художника в период с 1621 по 1625 год. В этой серии картин, которые сегодня можно видеть в музее Лувра, объединились и итальянское прошлое, и европейское будущее живописца, его выбор в пользу барокко, его интерес к деньгам и к античному искусству, а также та пока неясная страсть, которую он уже смутно ощущал и которая влекла его к общественной деятельности.

Галерея Марии Медичи