Читаем Розы в снегу полностью

— С нашим господином что-нибудь случилось?

Филипп кивнул.

— Он заболел?

Молчание.

— Он умер?

Филипп уронил руки. Его нижняя челюсть отвисла. Я не вижу его больше, слышу только крик служанок. Вольф пытается меня поддержать, Маргарете обхватила меня руками. Только стены стоят как всегда. И все же: он умер. Доктор Мартин Лютер умер.

Друзья остаются со мной, молча сидят за столом. В доме тишина. В полдень я попросила их уйти. Мне хотелось побыть одной. Я пробовала молиться. Но не смогла — просто сидела у окна и ждала, когда наступит ночь. Но и ночью не было мне покоя.

Я ездила с гонцом. Разносила весть по городам и деревням, от очага к очагу, в хижины и дворцы: он умер. Враги торжествовали. Друзья скорбели. А я? Я — его жена? Что мне теперь делать? Кто я? Что мне еще остается?

«Встань, Кэте, — сказал бы он, — встань и возблагодари Господа за мое спасение. Займись делом, Кэте, Бог с тобой во всех делах твоих. Поворачивайся живее, докторша! Будь и здесь и там, как на свином рынке! Еще есть люди, которым ты можешь приказывать, Господин Кэте!»

Его голос больше не зазвучит? Кровать рядом со мной холодная, пустая? Так мне тоскливо, так одиноко, так… будто мне снова идти в монастырь…

Нимбшен, 1509—1511

Большие, тяжелые, обитые черным железом ворота слегка приоткрылись. Девочка в пестрой юбке и длинной накидке стояла не шевелясь. Рука отца сдавливала плечо дочери и подталкивала ее до тех пор, пока она не отважилась шагнуть за ворота. Мужчина с трудом протиснулся следом. Из серого мрака двора соткалась белая фигура и двинулась им навстречу.

Девочка обернулась, споткнулась, уцепилась за отца. Ее руки ощутили грубую ткань и холод пряжки.

— Герр фон Бора?

С тяжелым вздохом мужчина отстранил девочку от себя и, крепко стиснув ее маленькую руку, потащил за собой по блестящему от дождя булыжнику двора. Монашенка, впустившая гостей, скрылась в длинном строении, расположенном слева от входа в монастырь. Герр фон Бора нетерпеливо переминался с ноги на ногу; тяжелый сырой воздух давил ему на голову, и без того гудевшую после вчерашней попойки. Он старался держаться как можно ближе к воротам, которые немного погодя выпустят его. Одного. Но рука девочки, лежавшая в его руке, тянула, почти незаметно, в ту же сторону.

Чисто вымытый легким весенним дождем — минуло несколько дней после праздника Пасхи — расстилался перед ними внешний двор монастыря Мариентрон. Из конюшен доносилось беспокойное ржание и топот лошадей. Молодые животные рвались на волю. Но конюхи держали двери на запоре. И коровы были еще в хлеву. Люди опасались обычного для ранней весны возврата холодов.

В некогда величественном, а теперь, спустя столетия, слегка обшарпанном здании — резиденции настоятельницы монастыря — двери тоже были заперты. С противоположной стороны двора, с хоров церкви, доносилось пение монашенок.

— Входите!

Ключница указала на дверь:

— Наша благочестивая мать примет вас после вечерней молитвы.

Опять потемки. Девочку толчком заставили преодолеть еще одну ступеньку. За спиной ребенка кряхтел отец. И вновь отворилась дверь. Промокшая, закутанная в накидку девочка прижалась к камину, в котором дотлевал жар. Монахиня оставила посетителей одних. Мужчина мерил помещение тяжелыми шагами. Скрипели половицы. Девочка видела, как беззвучно двигаются губы отца, однако он так с ней и не заговорил. Завернувшись поплотней в тонкую накидку, она со страхом ловила каждый наружный звук. Наконец послышались голоса. Удаляющийся шепот, хлопанье дверьми, скрип лестницы.

— Встань-ка!

Девочка медленно поднялась. Отец замер. Дверь отворилась, и холодный влажный воздух проник в помещение. Войдя, настоятельница откинула вуаль и, сдвинув к переносице брови, обратилась к герру фон Бора:

— Мы надеялись увидеть вас раньше, феттер Ганс. Это ваша дочь Катарина?— И, не дожидаясь ответа, приказала сопровождавшей ее монахине: — Отведи девочку в спальню, сестра Барбара! — а затем добавила: — Где ее вещи?

Рука Катарины, сжимавшая затянутый шнурком узел, вынырнула из-под накидки. Настоятельница кивнула. Правой рукой она взяла девочку за подбородок. Сквозь пелену слез Катарина глянула в холодные голубые глаза. Узкие губы не двигались. С легким вздохом женщина отпустила голову ребенка и протянула вперед руку с кольцом на безымянном пальце.

— Встань на колени! — прошептал отец.

Катарина покорно склонилась над кольцом и поцеловала его.

— Попрощайся с отцом, — велела мать-настоятельница.

Герр фон Бора скривил лицо. Он сунул дочери руку и отвернулся. Катарина уставилась в его спину.

— Входите, феттер Ганс, нам надо кое-что обговорить. Я слышала, ваша вторая жена подарила вам еще одну девочку. Значит, ваши парни не останутся без сестры…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии