Розы и хризантемы

— Потому что у нас крышки на парте нету.

Мама вздыхает:

— Бублик купила?

— Нет, там не продавали.

— Тогда верни деньги.

Я отдаю ей мелочь.

— Только у меня одна девочка пять копеек попросила.

— Что значит попросила? Какая девочка?

— Не знаю. Просто девочка…

— Но как ее, по крайней мере, зовут?

— Не знаю.

— Ну что за идиот! Взяла и отдала неизвестно кому свои деньги.

— Она завтра вернет.

— Вернет, как же! Держи карман шире! Я тебе дала на завтрак, а ты тут же принялась раздавать всяким попрошайкам. Больше ни копейки не получишь.

— Учительница велела, чтобы ты мне непроливашку купила.

— Какую еще «непроливашку»? Что за выражения такие! Мерзость какая-то, тарабарщина. Чтобы я этого не слышала! И что значит — велела? Пускай велит своей дочери. Слушаешь, ей-богу, и собственным ушам не веришь. Чтобы педагог выражался подобным образом…

— Она сказала, без непроливашки не пустит в класс.

— Не смей повторять это дурацкое слово!

— Нет, вы подумайте, — возмущается мама на кухне, — посадили на последней парте рядом с второгодницей, в тетради одни каракули, требуют какую-то чертову непроливашку, и к тому же эта дура умудрилась отдать кому-то пять копеек! Завтра же пойду к директрисе. Дело, конечно, не в пяти копейках, но надо же быть такой идиоткой! Не знаю… Долбишь, долбишь, и все без толку.

— Найдешь ее и потребуешь свои деньги обратно, — говорит она мне утром. — Не забудь!

— Учительница сказала, что не пустит меня в класс, — напоминаю я.

— Что значит — не пустит?

— Потому что у меня нет непроливашки.

— Ничего! Пустит как миленькая. Это мы еще посмотрим, кто кого не пустит.

Какая-то женщина посреди урока входит к нам в класс и говорит, заглядывая в бумажку;

— Есть тут… Штеп… Штейн… Штейнберг!

Все девочки почему-то догадываются, что это я, и оборачиваются в мою сторону.

— Сложи свои вещи, пойдешь со мной, — говорит женщина.

Мне становится немного страшновато — куда это я с ней пойду? Я медленно-медленно подымаюсь из-за парты и очень-очень не торопясь запихиваю в портфель тетрадку, учебник, ручку.

— А пальто тоже брать?

— Конечно, — говорит женщина.

Девочки молча смотрят, как я выхожу из класса.

Она ведет меня по коридору. Куда, зачем? Почему одну меня? Мы сворачиваем за угол и попадаем на лестницу — не ту, по которой подымаются в школу, а другую. На первом этаже женщина распахивает одну из дверей и вводит меня в класс — огромный, совсем не похожий на тот, где я уже училась. Доска здесь не висит на стене, а стоит на ножках посреди класса. С обеих сторон от доски учительские столы и лицом к доске и друг к другу — парты. В одной половине сидят такие девочки, как я, а в другой большие, в пионерских галстуках. И все они смотрят на нас. И две учительницы тоже оборачиваются и смотрят, как я вхожу в класс.

— Марья Трофимовна! — обращается женщина к учительнице в очках. — Это та девочка… Вам Матрена Георгиевна говорила. — Она оставляет меня и уходит.

— Омельченко! — говорит Марья Трофимовна. — Возьми свои вещи и пересядь к Филоновой.

В среднем ряду подымается высокая светлая девочка и неохотно бредет в конец класса. Учительница сажает меня на ее место. Я вдруг вижу рядом с собой Инну. Значит, мы будем учиться в одном классе! Будем сидеть за одной партой!

— Хорошо, что тебя перевели в наш класс, — шепчет Инна. — Это твоя мама попросила, я слышала.

— Так, а теперь тихо, — говорит Марья Трофимовна. — Продолжаем урок. Мы уже вспомнили, что «мальчик» — это подлежащее. Найдем сказуемое.

На доске написано знакомое предложение: «Маленький мальчик играет в саду». Вчера он играл во втором «з», а сегодня перебрался поиграть сюда.

— В прошлом году мы с вами решали уравнения первой степени, — доносится звонкий голос с той стороны доски. — В этом году мы познакомимся с системами уравнений…

— Ярощук, как ты думаешь, что такое «маленький»? — спрашивает Марья Трофимовна, поправляя очки на носу. — Какой это член предложения?

— Решим следующую задачу, — звенит голос из-за доски. — С десяти гектаров колхозного поля убрали сто сорок шесть центнеров моркови и свеклы. Известно, что урожай свеклы составил двадцать центнеров с гектара, а урожай моркови — одиннадцать центнеров. Узнать: сколько гектаров было занято под каждую из культур в отдельности?

Морковь и свекла — это понятно. А центнеры и гектары — нет. Жалко, что нельзя видеть, что там написано — с той стороны доски.

— Что ты сидишь! — шепчет Инна. — Пиши!

Я спохватываюсь, вытаскиваю учебник и тетрадку, но никак не могу найти ручку. Все девочки пишут, а я все роюсь и роюсь в портфеле.

— В чем дело? — спрашивает Марья Трофимовна. — Штейнберг, почему ты не пишешь?

— Я, наверно, забыла там ручку — в том классе… — бормочу я.

— Когда разговариваешь с учительницей, нужно вставать, — говорит Марья Трофимовна строго.

Я поскорее встаю, портфель падает на пол.

— Садись, — вздыхает Марья Трофимовна. — У кого есть лишняя ручка? И скажи маме, что чернила должны быть в непроливашке. Пузырек в класс нельзя носить.

Мне дают ручку, но я не знаю — писать или не писать? «Маленький мальчик» у меня уже написан вчера. Правда, не очень красиво. Ладно, напишу еще раз.