Розы и хризантемы

— Полночи под окном простояла… — рассказывает тетя Лера, позабыв про свое шитье. — Она меня увидела, ручонки тянет… Мороз пятнадцать градусов был, а я не чувствовала. Ничего не чувствовала… Взяли и унесли нарочно, чтобы я не смотрела. А утром прихожу — умерла, говорят. Ну пусть даже так — пусть суждено ей было умереть, но почему не дали, чтобы она у меня на руках умерла?.. — Лера Сергеевна втягивает в себя воздух и вытирает лицо подолом юбки. — Вот, Нина Владимировна, многое можно простить, а этого никогда не прощу…

— Нет, Лера Сергеевна, дорогая, — говорит мама, — как бы там ни было — я ваши чувства вполне понимаю, — но взять чужого ребенка… Да вы отдаете себе отчет в том, какой это рискованный шаг? И погодите еще — вы ее вырастите, а потом явится эта мамаша и заберет! Что вы думаете — нет таких случаев? Сколько угодно!

— Все может быть… А я как увидела — вылитая моя Инночка… Только постарше немного. Неужели дать погибнуть?

— Что делать? — Мама опять вздыхает. — Я, знаете, на Кубани такого насмотрелась. Вспоминаю иной раз и сама не верю. В начале тридцатых, в коллективизацию. У нас-то тогда, не стану врать, всего хватало. И, кажется, можно было бы помочь, но кому помогать, когда вокруг толпы голодных? Толпы, Лера Сергеевна, милая… Так и валили в город в надежде что-нибудь раздобыть. Бывало, подойдут под окно, просят: хозяюшка, очисток не найдется? Ну, дашь что-нибудь одному-другому. И то боишься, чтобы остальные не увидели. Мы уже различали, кому стоит дать, а кому — бесполезно. Если губы синие, значит, ничего не поможет, конец. Так и умирали на улице. Тысячами… И взрослые, и дети.

— Да, море слез, — вздыхает Лера Сергеевна. — Океан-море…

— Не знаю… — говорит мама. — Вы хоть врачу ее покажите, пусть хотя бы проверит.

Девочка на диване молчит, только прижимает к себе куклу.

Холодно. Очень холодно стало на улице. Мама говорит, что мою шубку сшили, когда мне был год, а теперь я выросла, и она сделалась мала. Между рукавами и варежками торчат голые руки. Осенью они были белые, а теперь покраснели и потрескались. Я то и дело дергаю рукава, пытаюсь натянуть их на руки, но руки снова вылазят.

— Не тряси кошелку, — говорит мама, — все рассыпешь.

— Расскажи что-нибудь…

— Что?

— Что-нибудь…

— Что же я могу рассказать? Ну… Вначале был мрак и хаос…

«Хаос», — повторяю я про себя.

— А потом Бог решил создать мир. В первый день он отделил свет от тьмы. Свет назвал днем, а тьму — ночью. Во второй день он создал твердь… И назвал ее небом. В третий день отделил сушу от воды… Сушу назвал землей и велел расти траве и деревьям… А в четвертый день… Что же он создал в четвертый день? Не помню, ей-богу… Ах да, светила! Солнце, чтобы светило днем, и Луну, чтобы светила ночью. В пятый день создал гадов, пресмыкающихся, рыб и птиц. А потом, в шестой день, были созданы скоты и человек. Человека Бог назвал Адамом и поселил его в раю. Знаешь, что такое рай?

— Нет.

— Это когда всегда тепло и на деревьях висят плоды. Подходи, срывай и ешь. Не нужно заботиться ни о пище, ни об одежде, ни о топливе. Но Адама рай не радовал…

— Почему?

— Почему? Потому что человеку всегда чего-нибудь недостает. Сколько ни дай — всегда ему мало. Тогда только и начинает ценить, когда лишится… Вот и Адам не ценил ни тепла, ни райского изобилия, а все грустил и приставал к Богу, что ему скучно. Бог в конце концов расчувствовался и решил подарить ему подругу. Вынул у Адама ребро и сделал из этого ребра Еву.

— Из ребра? Значит, она была очень маленькая?

— Не знаю. Если хочешь слушать — слушай. В раю между других деревьев росло древо познания. Бог запретил трогать плоды с этого дерева. Но змий уговорил Еву сорвать яблоко с этого дерева. Она сама попробовала и угостила Адама. Бог ужасно разгневался…

— А откуда он узнал? Он подглядывал?

— Не знаю. На то он и Бог, чтобы все видеть. Разгневался и выгнал Адама и Еву из рая. Сказал: живите на земле вместе со скотами. Адам пусть добывает хлеб в поте лица своего, а Ева в муках рожает детей.

— Как это — в муках рожает детей?

— Вырастешь — узнаешь. Ну вот и вся история. С тех пор так и мучаемся. Ни конца, ни краю…

— Мама, смотри! Тетя дерево несет!

— А… Это елка. Скоро праздник. Новый год.

— Как это — праздник?

— Праздник… Когда ничего не делают, а празднуют. Праздно проводят время. Когда-то, — вздыхает мама, — действительно были праздники… А теперь так, одно название осталось… У тети Наташи тоже есть елка. Большая, до самого потолка. Я помогаю наряжать ее. Сколько стеклянных шаров, золотого дождя!

— Красота! — говорит тетя Наташа. — Правда?

— Правда, — соглашаюсь я. — Мама говорит, что до войны у нас тоже были шары. И гирлянды. И елка.

— Зачем тебе шары? — смеется тетя Наташа. — Вон какой фонарь под глазом! Небось в темноте светится.

Мама принесла домой две еловые веточки и поставила в банку с водой. Ветки пахнут так же, как тети Наташина елка.

Сегодня мы идем в магазин вечером. Правдистам дают подарки на Новый год. Маме в сумку накладывают живых цыплят. Они пищат, лезут друг на дружку.