Наконец он додумался осмотреть руку, приносившую в последнее время ему столько боли. С облегчением я отметил чистую белую кожу, лишенную каких-либо следов. Остальные симптомы, похоже, тоже отступали: его лицо потеряло лихорадочный румянец, он перестал кутаться в многочисленные свитера и шарфы. Слабость и боль больше не сковывали его движений. Словно напоминая, какой была цена за это чудесное исцеление, мое запястье снова заныло. Жаль, что укус Волка не пришелся выше, на потерявшую чувствительность ладонь.
— Что за?.. — наконец озвучил он свои мысли.
— Похоже, Маркус-Волк переменил свое решение.
— Угу, — недоверчиво отозвался Эйзенхарт, — как же.
Профессия, впрочем, не позволила ему долго находиться в замешательстве. Сложив имевшиеся факты, он быстро вычислил виновника произошедшего:
— Откуда ты знал?
— Знал что?
— Сегодня ты спросил, точно ли мне еще нужен морфий. Откуда ты знал?
— Я просто предположил, — пожал я плечами. — Ты не звонил утром, и выглядишь сегодня гораздо здоровее, чем в последние недели.
Хлопнула дверь, и нам пришлось прервать разговор, хотя я подозревал, что Виктор еще вернется к этой теме. От дальнейшего допроса меня спас один из коллег Эйзенхарта. Молодой, деревенского вида, с длинной встрепанной шевелюрой цвета соломы и внимательными голубыми глазами, он обвел нас полным любопытства взглядом, хмыкнул и прислонился к стене.
— Альберт Штромм, — представил мне его Виктор. — Наш самый ценный и незаменимый сотрудник: полицейский и полицейская собака в одном лице. Шучу, конечно, Берт, не обижайся.
— Я помню, — боюсь, взгляд, которым я ответил детективу Штромму, нельзя было назвать полным симпатии.
— В самом деле? — поразился Эйзенхарт.
Его удивление меня неприятно задело.
— Почему тебя это удивляет?
— Да потому что ты первый месяц только делал вид, что мое имя знаешь. А Берта видел всего раз. Кстати, Берт, зачем ты меня искал?
— Только одну неделю, — возразил я.
На самом деле Эйзенхарт угадал, но признаваться в этом я не собирался. В свое оправдание я могу сказать, что детектива Штромма, в отличие от него, я встретил не в первые месяцы после приезда, которые прошли для меня словно под наркозом. И Эйзенхарт никогда не сидел по ту сторону стола в допросной комнате, источая угрозы.
А никто не запоминает угрозы так хорошо, как Змеи.
— Вообще-то я искал его, — протянул детектив, тыча в меня пальцем самым невоспитанным образом. — Но это даже хорошо, что вы оба здесь.
Мы с Эйзенхартом переглянулись.
— Его?
— Меня? Зачем?
— Чтобы спросить о леди Амарантин Мерц.
У меня появилось нехорошее предчувствие.
— Что с ней?
— Мертва, — равнодушно бросил полицейский. — А как и почему — это вы мне скажите. Вами там все пропахло. Что вы там делали?
Еще в первую нашу встречу мне удалось узнать, что детективу Штромму достался один из самых ценных Даров — пять чувств, превышающие человеческие во много раз. Он слышал дыхание и биение сердца, находясь на другом конце комнаты. Он чувствовал запах человека… и, как выяснилось, запоминал тоже. Действительно, полицейская собака — найти по запаху человека, которого видел однажды несколько месяцев назад.
— Там — это в отеле? — уточнил я.
— В номере.
За моей спиной Эйзенхарт присвистнул.
— Мы встретились вчера за ужином, — пояснил я специально для него.
Детектив Штромм насмешливо изогнул бровь:
— Так это в высших кругах называется?
— Знаешь, для человека, который постоянно ноет о том, что его жизнь закончилась, у тебя удивительно бурная личная жизнь, — меланхолично заметил Эйзенхарт. Похоже, вдвоем они решили меня добить. — Как это тебе удается? Я вон со своей девушкой уже полгода не могу помириться.
— Я не ною, — огрызнулся я и в ужасе переспросил. — Сколько вы в ссоре?
— Месяцев семь? — посчитал на пальца Виктор. — И три недели.
И он все еще надеялся, что его возлюбленная после всего этого времени одумается и вернется? Если так, то его непробиваемая уверенность в себе была еще хуже, чем я думал.
— Не хочу тебя разочаровывать, но она уже не твоя девушка, — попытался я намекнуть и нашел неожиданную поддержку в лице детектива Штромма:
— Заметь, я тебе то же самое говорил.
Полицейские удачно отвлеклись на обсуждение незнакомой мне Лидии (кажется, я никогда не видел ее у Эйзенхартов, хотя мог и ошибаться) и дали мне немного времени на размышления. Сложно было поверить в смерть Амарантин. Вспоминая прошлый вечер, я достал портсигар и закурил.
— Детектив, — окликнул я Штромма, — как это произошло?
Он тотчас повернулся ко мне, собранный и сосредоточенный.
— Посреди ночи леди Мерц набрала ванну, легла в нее, взяла в руки бритву и перерезала себе вены на запястьях.
— Ого! — оценил Эйзенхарт и словно между прочим спросил: — Как, ты сказал, прошло свидание?
Глупая шутка.
— Хорошо, — я со значением посмотрел на Виктора. — Но даже если бы и нет, это не повод покончить с собой.