Рован

Бранд вытер ладони об одежду. Посмотрел исподлобья. Глаза его теперь были не серыми и не зелеными, а почти черными. Хмурыми. Кожа на лбу собралась в морщины. И опять оскалились зубы.

— Потом был огонь. Кажется, я сам был причиной этого огня. Я сидел весь закопченный на чьей-то могиле…

— Мраморное надгробие с фонарем — по нашему обычаю, — вплелся голос Маар.

— Лицо перекошенное, дикое. На щеке рана. И я вытер сажу с рук о мрамор. За спиной у меня было море, а сбоку — маяк, и из его окон и дверей рвалось пламя.

— Мы знаем это место. Там пристанище брошенных кораблей, старое матросское кладбище…

— …и часовня Всех, не вернувшихся в гавани.

— Вы думаете, — дознаватель, не дотянувшись до фиников, сунул в рот пустые пальцы. На его оплошность не обратили внимания ни каннуокцы, ни он сам. — Вы полагаете, это подсказка?

Бранд кивнул:

— Зеркало не показывает пустого. Тебе трудно это понять, просто поверь. Храм поручил это дело мне, потому что я и вашей, и каннуокской крови, и равно понимаю оба мира…

— Или ни одного, — буркнул Крысяка себе под нос. Подул на укушенные пальцы. Сказал громко: — Мы туда пойдем?

— Обязательно.

Храмовник разгладил на коленях рисунок Маар:

— Ты обещала сказать, Шаммурамаш.

— Возможно, это одна из "исчерпавших судьбу". Или ее призрак. Запах гнили, который я ощущала, — жрица передернула точеными нагими плечами.

— И какой повод ей мстить матросам-тер…

— Пообещали спасти — и не сделали? — луны бровей взлетели над яшмовыми глазами жрицы. — Утопили, боясь обыска?

Ун Рабике припомнил все, что знал о подобных случаях. Мерзко, но похоже на истину. У этой малютки не только верная рука, но и ясный ум.

— Пока вы сходите на старое кладбище и в таберну, я подыму архивы. Посмотрите сюда, — полированный ноготок ткнулся в рисунок, — жемчугом одежды прекратили расшивать года три назад. По крайней мере, таким узором. Да и платье поистрепалось. Но сидит слишком хорошо, чтобы быть с чужого плеча. Возможно, у нее нет никакого другого. Что еще? Она молода, и была бы хороша собой, если бы не лишения. Родом из Каннуоки, возможно, с примесью ресормской крови — кожа даже для нас слишком темная. Аристократка: ладони и ступни маленькие и очень изящные. И вот этот поворот головы, и твердая линия губ и подбородка — даже в слепоте осталась самой собой.

— Серьезный противник.

Маар бросила короткий взгляд в сторону ун Рабике, проверяя, не шутит ли. Улыбнулась:

— Вы правы, мессир. Кстати, явлена она была все возле того же кладбища кораблей, и…

Жрица совсем, как саардамки, хлопнула себя ладошками по щекам, и схватилась за кисть:

— Вспомнила! Вот!

В руке слепой на рисунке возникла разлапистая, дикая охапка — засохшие веточки; стебельки, выдранные с корнями; осыпавшиеся цветочки — скелет букета, собранный наощупь. Бранда передернуло.

— Это что-то значит?

Девушка закусила деревянный кончик кисточки:

— Не знаю.

— Никаких следов, — пробормотал ун Рабике, созерцая место смерти несчастного капитана — да и само место можно было угадать лишь по тому, что булыжник здесь был чистым, без обычных пыли и мусора. Бранд поднял голову и осмотрелся. Перед ними была широкая дорога вдоль пирса: справа море, слева длинный склад из желтого песчаника с запертыми наглухо воротами. По торцам склада виляли в гору узкие проулки.

— Ему даже сбежать некуда было… Разве на крышу. Или нырнуть в проулок, — подал голос Яан.

— От этого… не убежишь, — храмовник передернул плечами, словно все еще переживал воображаемую сцену нападения.

— Судя по положению тела, оно появилось оттуда. Напало со спины. Пройдем?

Они прошли по пирсу, вдыхая резкие запахи южного порта, мельком разглядывая мостовую, стены хибар и складов, пришвартованные суда. Набережная была непривычно пустынной и молчаливой, даже для воскресного дня и послеполуденной жары. Самые упорные разглядывания окружающего к расследованию ничего не прибавили. Словно за жертвой действительно гналось привидение.

Яан поднял глаза на качнувшуюся на цепях деревянную вывеску "Пивная Труди" и понял, как же сильно у него пересохло в горле. Кстати, сам он выскочил на крик из таберны "Увалень Тилдрум", что за углом. А когда подбежал, капитан уже был мертв. Окончательно. Крысяка потер свербящую голову и ногой толкнул легкую дверь таберны.

— Привет, Юрген! Пару ольвидарского пенного. И садись с нами.

Хозяин хмуро взглянул на Яана, не понаслышке знающего портовые таберны и их хозяев, на гербовую тунику храмовника — и присел на край скамьи перед ними. Разумеется, нацедив из бочонка пива. Кабачок был совершенно пуст.

— Я только открылся, — сообщил зачем-то хозяин.

— Не поздно?

— Я только к утру всех разогнал. Вчера было весело. Помолвку праздновали.

— Помолвку? — приподнял брови Яан. — Чью?

— А что такое? — насупился табернщик, потирая руки передником. — У меня кухня что надо, сам знаешь. Не морские гребешки с капустой. И пиво. А если капитан Круча покойник, то я ни при чем.