Ротмистр Империи

А что реально он мог противопоставить Николаю Николаевичу и его союзникам? Интриги? Не тот вес пока. Револьвер? Увы. Убийство этих гадов сыграет против него. Подмочит репутацию так, что не отмоешься. Это пока он лихой царевич, крушащий врагов одной левой. А потом кем станет? Нет. Так нельзя. Поэтому ничего лучше, нежели опираться на народную любовь, Максим не придумал. И старался изо всех сил ее раздуть и подогреть.

Поэтому он не только правильные анекдоты и шутки про себя распускал, но и охотно нарабатывал репутацию иными способами. Например, с января 1915 года он успел записать сорок семь пластинок[19] с музыкальными композициями на фортепьяно и гитаре. Новых. Незнакомых. Непривычных. И необычайно интригующих. Еще бы! Новое слово в музыке!

На волне общего интереса к новизне, вплоть до увлечения чудовищными экспериментами в поэтическом и изобразительном искусстве, его композиции пошли просто на ура. За эти четыре месяца вся мало-мальски цивилизованная Россия узнала нового композитора с простым и предельно скромным псевдонимом Maximus[20]. Что, в свою очередь, принесло ему не только очередной виток славы и народной любви, но и деньги. Много денег. Ведь пластинки отлично продавались и уже отгружались даже за границу.

Дальше больше.

Несмотря на негативные ожидания Ивана Николаевича Меншикова-Корейши, Максим был довольно тепло принят своими единоутробными братом с сестрой. Они ведь были сиротами и оказались рады появлению еще одного брата, который, ко всему прочему, и не претендовал на скромное наследство мамы. Более того, оказалось, что Софья о нем и раньше знала. И даже видела пару раз.

Острый момент. Ведь парень прекрасно понимал, что он самозванец. Однако Софья Владимировна видела «его» совсем юным, и общая схожесть, вкупе с декларируемой амнезией, вполне спасали положение.

Брат отнесся к нему тоже радужно. Особенно из-за интереса со стороны тестя – генерал-майора свиты Александра Дмитриевича Шереметева. Граф был просто счастлив сойтись с «новым словом в музыке». Ведь он не только возглавлял Музыкально-историческое общество в Петрограде, но и управлял Государственной Императорской инструментально-хоровой капеллой. Со всеми вытекающими…

А еще были патенты на «изобретения» и кое-какие перспективные коммерческие проекты, оформленные, впрочем, на супругу. Ведь офицерам нельзя было состоять в акционерных обществах и прочих предприятиях. Но как дела делаются, Максим прекрасно знал. Насмотрелся в свое время. В общем – вертелся и крутился, как мог, с прямо-таки ужасающей для местных энергией и скоростью. На своем Rolls-Royce он, казалось, успевал всюду. Вот и сейчас – приехал поутру из Царского Села. Зашел в кабинет к Михневичу. Доложился. И положил подробный отчет, написанный по его просьбе Хоботовым. Лев Евгеньевич прекрасно знал, как подобные «бумажки» составлять, а потому не отказал своему командиру в помощи.

– Вы же понимаете, что я не смогу подать положительный рапорт? – осторожно спросил генерал от инфантерии, пряча глаза.

– Понимаю, – ответил Максим.

– Я лично – очень впечатлен. Но… – развел он руками.

– Николай Петрович, я все отлично понимаю, – повторил Меншиков максимально нейтральным тоном, старательно избегая любых эмоций. Из-за чего Михневич почувствовал себя еще более неловко.

Почему Главнокомандующий так невзлюбил своего родственника, он не знал. И заводить этот разговор не спешил. Видел, не раз и не два, бурные реакции Николая Николаевича. Тот плохо владел собой и часто срывался на крик, угрозы и оскорбления. Жил эмоциями. Сгоряча мог и больших дел наворотить. А рисковать своей головой генерал не спешил. Нет. Он был не трус. Просто не понимал, с какого бока к Великому князю в этом вопросе подойти. Вот и не рисковал попусту. Все-таки штабист, а не лихой рубака.

Но и просто так ротмистра Михневич не отпустил.

Усадил. Напоил чаем с баранками. И занял альтернативным вопросом – наработками в области снаряжения и вооружения, что Максим выдумал для своего эскадрона. Образцы и описания Максим уже передал Михневичу. Не мог не передать. Иначе бы ему патентов не выдали. Вот Николай Петрович и решил акцентировать на них свое внимание. Ведь этот вопрос ему никто не запрещал прорабатывать…

Всего за квартал Максим успел налепить немало интересных вещей. Например, стальной шлем. Для нужд эскадрона его изготавливали выколоткой по дубовой оправке[21]. Долго и муторно. Но этой воинской части много и не требовалось. Но ротмистр отметил Михневичу, что выбрал форму шлема[22] так, чтобы ее легко можно было производить горячей штамповкой[23]. Массово. И довольно дешево.