Ротмистр Империи

— Все твои убеждения — на мухоморах замешаны! Ты изменник, враг народа и идиот! — Рявкнул Максим. А потом, продолжил, понимая, что раз уж на то пошло, надо поработать и на публику. — Изменник потому что вышел против верного слуги Императора. Враг народа, ибо напал на офицера во время войны. То есть, стремился приблизить поражение нашего Отечества. И ввергнуть всех этих людей в ничтожество! — Громко произнес ротмистр, делая широкий жест. — Ибо горе побежденным! А идиот, потому что напал на боевого офицера. Или ты думаешь Георгия и Владимиров с мечами мне повесили за красивые глаза? Олигофрен обкуренный!

— Олигофрен? — Спросил кто-то из толпы. — А что сие?

— Олигофрения выражается в умственной отсталости по причине патологии головного мозга. Грубо говоря — дурак не потому, что не учился и не развивался, а потому что таким уродился. Ну а как иначе? В «борцы за народное счастье» идут либо дураки разного толка, либо откровенные мерзавцы. Честному и здоровому человеку там делать нечего.

Высказался и посмотрел на часы. Потом на этого скрюченного дельца на мостовой. И спросил городового:

— Как скоро по адресу прибудет наряд?

— Не ранее чем через час, ваше высокоблагородие.

— Эх… разбежаться могут.

— Почему?

— Как почему? Ты третьего видишь? Я слышал, что они тройками работают. Или его не было, что вряд ли. Или он побежал предупреждать своих. Ладно…

Сказал Максим и схватив рыжего за здоровую руку, потащил его по мостовой к автомобилю. Открыл багажник. Загрузил его туда словно мешок с картошкой. Закрыл крышку. И бросил городовому:

— Поеду, навещу разбойничков. Но наряд все равно высылай…

Спустя десять минут в дверь конспиративной квартиры постучали. Ее порывисто открыл какой-то черноволосый мужчина. Но только для того, чтобы поймать в объятья затравленно озиравшегося рыжего подельника. А следом зашел Максим с пистолетом в руке и не предвещающей ничего хорошего улыбкой…

Наряд полиции спешил как мог, но все равно не успели. Когда они подъехали, ротмистр стоял на улице, прислонившись к своему автомобилю, и с интересом листал какой-то журнал. А чуть в стороне лежал сжавшийся в комочек человек и с ужасом смотрел на Меншикова. Тот самый третий, который действительно пытался предупредить своих подельников.

Начальник наряда доложился и получил пачку листов с чистосердечными признаниями практически всех участников данной банды. За исключением канального пловца и курьера-бегуна. Один был на руках у полицейских, а со вторым Максиму было лень возится. Да, признания были на изрядно помятой и местами заляпанной кровью бумаге. Но они были. И письменные. Что существенно упрощало расследование.

Сами разбойнички оказались на третьем этаже. Они сидели, забившись в дальний угол комнаты. Помятые и испуганные. Когда же их попытались вывести — сопротивлялись как могли. Ведь Меншиков им запретил покидать помещение. И вздохнули с некоторым облегчением, только поняв, что Максим Иванович сел в свой автомобиль и уехал…

Участковый пристав вышел на улицу, наблюдая за тем, как задержанных грузят в подводу. Закурил папиросу и усмехнулся. Он никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то мог так быстро смять этих «борцов за правое дело». Не сломать. Нет. А именно смять. В фарш. В кашу. Не без членовредительства. Переломов и побоев на них не счесть. Но пристав был уверен — теперь они расскажут все. Просто потому, что не захотят снова встретиться с Меншиковым…

Максим же поехал к себе на квартиру, приводить себя в порядок. Немного пострадала форма. Порвалась в одном месте и запачкалась кровью. Да и весь слегка растрепался. В таком виде барражировать по окрестностям было просто неприлично.

Умылся. Привел себя в порядок. Обработал несколько мелких царапин, полученных во время «интенсивной беседы» с разбойниками. Переоделся в запасной комплект и решил навестить супругу в Зимнем. Слухи-то наверняка скоро донесут печальные известия. А беременной женщине волноваться не нужно. Но не успел. Кто-то очень оперативно наябедничал. Поэтому, когда Максим вошел, Татьяна вскочила и, с радостными слезами на глазах, бросилась обниматься. С уже немаленьким таким животом наперевес.

Посидели. Он постарался как можно ее успокоить. Поиграл на гитаре и фортепьяно всякие приятности. Максимально безобидно пересказал события. Дескать, одного разбойничка выкинул в канал, а второму морду набил.

Она успокоилась. Умиротворилась. Поэтому он решил поехать в Царское село. Там стоял его отдельный эскадрон. И его боевой товарищ — Лев Евгеньевич Хоботов, узнав о нападении, мог бы взбаламутить людей. Чего доброго, еще в ружье поставит и на Петроград поведет. Он мог. Теперь мог. После той кровавой прививки, глубоко интеллигентный и либеральный выпускник-философ Императорского Санкт-Петербургского университета мог очень многое. Прямо бешеный воинственный хомяк-переросток!