Ротмистр Гордеев

Заставляю бойцов спрятаться так, чтобы не было видно с воздуха. Очередной крылатый демон проносится над нами и, никого не заметив, забирает вправо. Поднимаемся, чтобы продолжить путь. Всё-таки «лохматки» – полезная вещь, помогают слиться с местностью, иначе бы тварь запалила нас на раз-два.

Спускаемся с сопок на равнину – самый опасный участок пути. До спасительных зарослей гаоляна километра полтора; пока не доберёмся до него, открыты для всех. В спину дул холодный ветер, словно подговаривая ускорить шаг, а то и вовсе побежать, но я замешкался – привычка осторожничать давала о себе знать.

Дорогу к гаоляну перегородила выехавшая с проторённой дороги полусотня японских кавалеристов.

– Мать честная! – сказал за всех мой ординарец.

Всадники заметили на нас, перешли в галоп, засверкали клинки. Я приказал открыть по ним огонь. Дружный залп из десятка винтовок сбросил из седла нескольких кавалеристов и заставил полусотню повернуть назад. Взять нас с наскока у них не получилось. Но и нам от этого было не так уж много толку: путь к нашим оказался отрезан, надо искать другую дорогу, а позади всё ещё двигалась преследующая нас пехота.

– Отступаем, – принял решение я.

Придётся снова отойти к сопкам: идти в атаку на засевших кавалеристов – чистой воды самоубийство, нас перещёлкают как семечки.

В подтверждение моих мыслей из гаоляна зажужжали пули – это конники спешились и стали по нам стрелять. Стоявший возле меня солдат взмахнул руками и повалился. Минус ещё один, с сожалением понял я, но всё-таки приказал проверить.

– Как он?

Кузьма печально склонил голову.

– Преставился, упокой Господь его душу.

Огрызаясь, мы стали пятиться к сопкам. Вылезать из зарослей японцы не спешили: боялись или осторожничали. Изредка постреливали, но, к счастью для нас, мимо.

– Что делать, вашбродь? – спросил Лукашин-старший.

Вопрос, конечно, интересный. Прямо пойдёшь – конец найдёшь, назад пойдёшь – такая же загогулина. В общем, придётся петлять, только это не так уж и просто, когда на тебя наседают сразу с нескольких сторон. Однако, когда ты командир, нужно делать морду кирпичом и изображать абсолютную уверенность.

– Пойдём вдоль сопок. Не отстаём, братцы!

Опасность сблизила меня с солдатами, они чувствовали это и тянулись ко мне, невзирая на чины. Тот же Лукашин-старший успел понюхать пороха не меньше моего.

Все устали как собаки, но желание выжить и прорваться к своим помогало выдерживать интенсивный темп ходьбы.

Где-то позади нас послышалась оглушительная пальба. Я не сдержал улыбки.

– Френдлифайер.

– Что, вашбродь? – не понял шагавший рядом Скоробут.

– Дружеский огонь. Похоже, наши преследователи столкнулись с кавалеристами и, не разобравшись, стали стрелять друг в друга.

– Ну, хай тогда укокошат сами себя! – усмехнулся Кузьма.

– Это вряд ли, однако кого-то да зацепит.

Перестрелка длилась несколько минут, затем наступила тишина. Ох, представляю, как сейчас лаются их офицеры и какой потом будет разбор полётов. А нам на руку любая задержка в стане противника.

Неразбериха среди японцев продлилась достаточно долго, чтобы дать нам шанс уйти вперёд. То карабкаясь по скалистым сопкам, то осторожно спускаясь с риском сорваться в любую секунду и если не убиться, так серьёзно покалечиться (а любая травма существенно снизила бы скорость), мы всё-таки смогли отмахать километров десять в относительном спокойствии и наконец вышли к небольшой долине, большую часть которой занимало озеро, заполненное мутно-жёлтой водой. На берегах рос камыш, вернее, то, что мы привыкли называть камышом, а на самом деле это совсем другое растение.

Солдаты тяжело дышали и уже начали спотыкаться – шутка ли, столько отмахать на своих двоих! Тут даже лошадь протянет ноги.

– Привал, – объявил я. – Лукашин-младший за часового.

Оборотень покладисто кивнул. Он легче нас переносил тяготы похода, даже сейчас легко и как-то грациозно пёр на себе пулемёт. Другой на его месте давно бы высунул язык на плечо.

Я дал себе мысленный зарок отдохнуть минут пятнадцать, а потом снова всех поднять и двигаться дальше. Засиживаться было нельзя. Японцы не роботы, тоже устают, но чем дальше от них, тем спокойней на душе.

Один из бойцов, по фамилии Бузыкин, вдруг поднялся и, пошатываясь, направился к озеру.

– Бузыкин, ты куда? – недовольно окликнул его я.

– Щас, вашбродь, я только водичкой холодной умоюсь, – обернулся тот.

– Хорошо, – кивнул я. – Только не вздумай пить!

– Да я ж понимаю. Не беспокойтесь, вашбродь!

Он подошёл берегу, присел на корточки и… Вода возле него пошла волнами, будто кто-то бросил туда огромный кирпич.

– Бузыкин! – закричал я, но было поздно.

Две мощные перепончатые лапы высунулись из воды, вцепились в солдата, дёрнули на себя и скрылись с ним под водой. Был Бузыкин – и нет его.

– Твою мать! – заорал я, скидывая с себя одежду.

Оставшись голышом, кинулся с клинком к озеру, набрал полные лёгкие воздуха и с разбега нырнул с открытыми глазами.