С одного их подворий слышится громкое ржание, распахиваются ворота и оттуда вылетает с диким взглядом лиловых глаз здоровенный жеребец, на котором сидит… крупный зеленокожий самый настоящий тролль с остроконечными ушами, острыми зубами и копной светлых волос на голове. Судя по морде и глазам, тролль изрядно накушамшись горячительного.
Тролль бросает на нас несколько остекленевший взгляд.
С подворья выбегает драгун.
- Господин барон! Вашскородь! Да что ж вы так? Не страмитесь!
- В наготе срама нет! – рявкает тролль-барон, - А есть средство устрашения противника!
Зеленокожее высокородие бьёт пятками своего скакуна и скрывается в конце улицы, окутанный клубами пыли. Драгун смотри вслед ему и тяжело вздыхает.
- Скажи-ка, братец, кто это был сейчас? – интересно же.
Драгун разворачивается ко мне, козыряет.
- Подполковник барон Карл Густав фон Маннергейм, вашбродь.
Смотрю на погоны драгуна. Да, да это ж из нашего полка.
- Ты ж из наших? 52-й драгунский?
- Так точно, вашбродь. Рядовой Дорофеев, ординарец господина барона.
Так мы с троллем сослуживцы. Ну, стало быть, увидимся.
Едем дальше. Поворачиваюсь к Лукашину-младшему.
- Фёдор, давай, за своим родичем. Как, кстати, его звать-величать?
- Будённый Семён, Михайлов сын. Он казак справный – ещё в девятисотом, когда в Платовскую приезжал тогдашний министр Куропаткин, перед ним устроили показательную рубку лозы. Так Семён и в рубке чучел, и в рубке лозы всех обошёл, и к финишу пришёл первым. Его высокопревосходительство наградил Сеньку серебряным рублем.
Оп-паньки… Густо-то как. Мало мне на сегодня Маннергейма, будущего маршала независимой Финляндии, так ещё и будущий маршал Будённый…
- Короче, Федь, бери своего Семёна, найдёшь потом Кузьму у штаба полка. А я – в бригаду.
Настроение кислое – предчувствую встречу с Вержбицким, бригадный адъютант не преминет какую-нибудь гадость учинить. Ну, да ладно.
Вхожу в приёмную, докладываю. Мол, штабс-ротмистр Гордеев по вызову прибыл в штаб бригады. Вержбицкий сухо кивает, заходит в кабинет к командиру бригады генерал-майору Степанову доложить о моём прибытии. И тут же приоткрывает дверь
- Входите, штабс-ротмистр.
Захожу, докладываюсь. Командир встаёт мне навстречу, жмёт руку.
- Поздравляю, ротмистр, орденом Святой Анны четвёртой степени.
Офигеть… Дослужился. Степанов поднимает мне руки, протягивает бумаги. А орден? Спрошу Вержбицкого.
Как можно любезнее и ссылаясь на проклятую амнезию, прошу поляка прояснить мне несколько моментов.
Вержбицкий, попав в хорошо знакомую ему тему, разливается соловьём: мой орденский знак четвёртой степени предполагает помещение миниатюрного орденского знака на эфес моей офицерской шашки, а сам темляк шашки делать цветов орденской ленты – красный муар с узкими жёлтыми полосками по краям. Что радует – награждение орденом гарантирует мне прибавку к пенсии в полсотни рубчиков в месяц. Что огорчает – приобретение знака – за свой счёт, плюс необходимо уплатить на благотворительность в капитул ордена сто рублей. Это прямо серьёзный удар по кошельку.
- Господин ротмистр, - ехидно ухмыляется Вержбицкий, - в нашей бригаде принято проставляться за награду.
- Где и как удобнее это сделать? – интересуюсь я в ответ.
- В офицерском собрании. Сегодня как раз будет сбор господ офицеров.
- Тогда до вечера.
Коротким кивком прощаюсь с Вержбицким. Он мне отвечает тем же. А вечером в офицерском собрании меня ждёт смертельный сюрприз.
Глава 24
Глава 24
Самый больной вопрос в моём положении – это деньги. Сказать, что у меня пустые карманы, всё равно, что ничего не сказать. Практически все нововведения в моей почти роте делались из моих же финансов.
Как жаль, что мой папа не банкир!
Кстати, я так и не удосужился толком выяснить о своей семье. Ещё и поток писем из дома как отрезало. Даже странно – судя по архиву, раньше мне приходило по письму в неделю, а тут всё, ручей иссяк. Наверное, сам виноват, надо было хоть что-то написать в ответ, черканул бы пару строчек, дескать, так мол и так... С меня не убудет.
Итак, деньги… Кто бы дал взаймы до будущей зимы? Забывать не нужно. Сдохну, но верну до копеечки.
Кто в полку сидит на бабках? Верно, полковой казначей. Сейчас его обязанности выполняет пожилой одутловатый капитан Истомин.
На последние покупаю бутылку хорошего коньяка и заруливаю к капитану. Тот на удивление быстро входит в моё положение, да и коньяк помогает срезать возможные острые углы.
Истомин отсчитывает мне пухлую пачку купюр.
- Вот, копил, чтобы домой отправить. У меня дочка растёт, замуж скоро – нужно хорошее приданное. Кстати, вы, Николай Михалыч, если не ошибаюсь, в холостяках изволите пребывать?
Я вздрагиваю. Про дочку Истомина мне уже довелось слышать. Если верить господам офицерам, там такой ужас-ужас, что всех денег на свете не хватит, чтобы взять её в жёны. Несчастный отец кому только её не пытался сосватать в нашем полку – желающих связать себя с ней узами брака так и не нашлось.
- Временно, - натянуто улыбаюсь я. – Меня ждёт невеста. Мы договорились сыграть свадьбу сразу после победы над японцем.