Ротмистр Гордеев 2 (СИ)

— Почему не выполнили приказ командира?!

— Так я это…

— Ничего не желаю слышать! Немедленно отправляйтесь спать, иначе будете наказаны.

— Слушаюсь! — с улыбкой козыряет он.

— Кругом! Шагом арш!

Серая спина Бубнова исчезает в темноте, а я, поругивая себя в душе за проявленную принципиальность, отправляюсь выполнять долг командира.

Таким образом эта ночь начинает всё сильнее смахивать на работу стробоскопа: то яркая вспышка пробуждения, то мрак короткого сна.

Главное, с утра не подавать виду, что устал как собака и не выспался.

Глава 11

На фронте оперативное затишье. Обе стороны накачивают себя резервами. Из России по Транссибу тянутся эшелоны с пополнением, боеприпасами и вооружением. Из Японии по морю идут транспортные суда под прикрытием боевых кораблей, высаживая в захваченном ещё в конце мая Дальнем (Дайрене) новенькие, вооружённые до зубов дивизии.

Идут позиционные артиллерийские дуэли, прощупывания друг друга на разных участках фронта, но в целом, относительно спокойно.

Увы, несмотря на кажущуюся тишь да гладь, у командира разведывательно-диверсионного эскадрона штабс-ротмистра Николая Михайловича Гордеева спокойной жизни не предвидится. Все дни заняты боевой учёбой с прибывшим молодым пополнением.

Я теперь комэск, к моей полусотне добавилась ещё сотня «молодых» — не по возрасту, среди пополнения достаточно и возрастных мужиков и казаков, но так я зову бойцов пополнения в шутку.

Всего у меня под рукой три взвода, не считая ещё четырёх офицеров, пятерых вестовых, двух поваров и трубача.

Насчёт последнего… Трубач оказался, ох, как не прост. С виду, невзрачный худощавый хохол лет 25-ти с малоросскими вислыми усами Микола Нечипоренко не производил никакого особого впечатления — но и амулет в его присутствии колол грудь, и зрение моё, навострившееся на всяческую нечистую силу с помощью выпитой крови японского демона, показывало, что передо мной необычный мужик. Вот только разобраться в хитросплетении его ауры без посторонней помощи никак.

— Нечипорук!

— Я, вашбродь! — Микола тянется во фрунт и ест глазами начальство, то есть меня.

Ни дать ни взять отличник боевой и политической подготовки.

— Трубишь ты знатно, музыкально и громко…

— Рад стараться, вашбродь!

— А ведь ты из нечистой? Обзовись перед командиром, кто ты есть, — внимательно смотрю на трубача, ожидая реакции.

Не каждый признается, что он — не такой как все.

— Блуд, вашбродь, — скромно тупит глазки Микола.

Трахаль-террорист, что ли? Я про таких даже не слышал, хотя, конечно, многие из нечистой силы имеют повышенный сексуальный аппетит. Взять к примеру моего ординарца-домового… Но это отдельный разговор.

— Это как, Микола? Разъясни командиру.

— С дороги людей сбиваю. Заставляю блуждать. Не токмо в незнакомом месте, но и там, где чоловику усё знаемо. Да хоть на собственном дворе.

— И меня можешь сбить?

Микола смотрит на меня внимательным взглядом. Моргаю. И передо мной не Микола, а крупная птица с волочащимся крылом, бежит от меня, а я за нею, словно в тумане, и одно желание в голове — схватить. А птица не даётся. И так хочется её поймать, что аж голова кружится.

— Стоп, вашбродь. Довольно. — Трубач дёргает меня за руку, — Вы уже третий круг вокруг куста наворачиваете.

Наваждение спадает, трясу головой. Эдакий ценный кадр — а его в трубачи! Странно…

— Микола, а ты только одного человека можешь так водить? — загораюсь я.

— До десятка, — я ишо молодой блуд. Дед мой к пятидесяти годам целый обоз под Сумами три дня вокруг ярмарки водил, так и не дал расторговаться.

— И за что это он их?

— Дочку его, матушку мою, хотели обидеть.

Определённо такого ценного кадра надо определить в разведвзвод. А что касается трубы… Найдём того, кто будет из неё рулады выводить. А Микола пусть пользу другим способом приносит.

Ещё один кадр из молодого пополнения привлёк моё внимание — и вновь царапнул грудь амулет и взгляд отметил тёмную ауру.

А так даже странно — высокий мужик, справная амуниция, но… одноглазый.

Сначала замираю — не веря себе. Ерунда какая-то. Не может быть! Интересно, кто это инвалида в строй поставил? Кто взял грех на душу?!

Останавливаюсь перед ним — сразу наваливается тягостное ощущение. Что-то давит на душу, мутит.

— Фамилия?

— Лявон Горощеня, вашбродь!

— Откуда?

— С под Кричева, Могилёвская губерния.

Белорус выходит… А неплохой такой у меня Интернационал намечается.

— А с глазом что?

— З нараджэння такой[1], — вздыхает солдат.

— И одноглазого в армию взяли? — потрясённо произношу я.

— Так у тым сутнасць мая[2].

— И в чём твоя сущность, Горощеня?

— Я — Лихо Одноглазое.

Оп-паньки… Не буди лихо, пока оно тихо. Машинально делаю шаг назад и мысленно осеняю себя крестом.

И что с ним делать? Он же приносит неудачу всем кто рядом с ним.

— А ты на всех подряд так действуешь, Лявон, или выборочно?

— Да сваіх магу сябе утаймаваць, а супраць ворага стрымлівацца не стану[3].

— Что ещё я должен про тебя знать?

Горощеня мнётся.

— У вас, вашбродь, унтер старшой — лешак?

— Старший унтер-офицер Бубнов — леший.

— Гэта дрэнна. У нас з імі заўсёды варожасць.[4]