Ротмистр Гордеев 2 (СИ)

У меня самого слёзы наворачиваются на глаза, в горле тугой комок. Ради таких моментов и стоило жить.

Отвернув голову — а ну как увидят, что почти плачу, сажусь на коня. Говорю ординарцу, что сопровождать не нужно. Ехать недалече.

— Вы уж возвращайтесь быстрее, — просит Кузьма. — А мы за вас все вместе помолимся. Чтоб значит, благополучно прошло.

Офицерское собрание — звучит громко, на самом деле это более-менее приведённая в порядок солдатами китайская изба. Судя по коновязи — сегодня тут будет аншлаг, вижу не один десяток лошадей. Собираются почти все офицеры полка, кроме дежурных.

Буфета нет, рюмочку для успокоения не опрокинешь — да и не нужна мне эта рюмочка. Лучше на трезвую голову.

Чувствую себя прокажённым — никто из офицеров не подходит ко мне, чтобы поздороваться или приободрить. Сплошь безразличные, а то и неприязненные взгляды. Всё это крайне неприятно и совсем не мотивирует.

Интересно, с чего бы это?

Подъезжает Шамхалов. И только мой непосредственный командир, спешившись, подходит ко мне.

— Как вы, Николай Михалыч?!

— Да как-то не очень, — признаюсь я.

— Надеюсь, вы не сдались?

— Ну уж нет! Я — русский офицер, сдаваться не привык.

— Тогда будем сражаться за вас.

— Скажите, а почему другие офицеры полка настроены против меня? Неужели для них так много значил этот ферт Вержбицкий?

— Дело не в Вержбицком. Дело в вас, — признаётся он.

— И что я такого натворил?

— Наверное, вам больно будет это услышать, но… Вы очень отличаетесь от других офицеров, вы не такой как все. Вы постоянно что-то придумываете, делаете какие-то странные вещи, нарушаете привычный ход вещей. Людям не нравится новое. К тому же многие считают вас зазнайкой и выскочкой.

Задумчиво кусаю губу. Понятно… Как и в любом другом коллективе — никто не любит белых ворон. А я действительно не такой, как подавляющее большинство офицеров. И вроде бы мы с ними делаем одно общее дело, вот только мои идеи и поступки раздражают, и раздражают вдвойне, если они сопровождаются успехом.

С таким мне приходилось сталкиваться и в прошлой жизни. Вроде всё течёт, но ни хрена не меняется. Во всяком случае, в армии…

Господ офицеров просят пройти в залу.

В тёмном прокуренном помещении воздух спёрт настолько, что трудно дышать.

На возвышении стол, накрытый зелёным сукном, за ним находятся судьи –вроде бы тоже мои боевые товарищи, но поди ж ты… Снова ни капли сочувствия на лицах, что-то вроде презрительных гримас и кривых ухмылок.

М-да… Будет гораздо сложнее, чем я думал.

Роль председателя суда исполняет подполковник Николай Николаевич Мирбах, в полку его прозывают НикНик. Он объявляет заседание суда открытым.

— Штабс-ротмистр Гордеев!

Я поднимаюсь и приветствую его, кивком подбородка.

— Суд общества офицеров собран по приказу командира полка. На нём будет рассматриваться ваш поступок в отношении штабс-капитана Вержбицкого. Мы хотим установить обстоятельства и причины его трагической гибели.

Звучит патетично — трагическая гибель! Будто речь идёт не о предателе, который сожрал содержимое ампулы с ядом, а о георгиевском кавалере…

— Вы готовы нам рассказать всё, как было?

— Так точно, готов!

— Тогда прошу начинать.

Я никогда не был оратором, мне привычней другое: уничтожать врага всеми способами. Говорильня — не моё. Но… раз пошла такая пьянка…

— Всё началось с того, что наш отряд, действовавший в тылу врага, обстреляла артиллерия. Били прицельно — у меня сразу появилось ощущение, что кто-то корректирует огонь вражеской батареи. Как выяснилось позже — я был прав…

Я старательно, в лицах, разыгрываю сценки из тех событий. Как начинаю подозревать Вержбицкого, как устраиваю ему ловушку, и как он в неё попадается.

Первым не выдерживает один из собравшихся офицеров — комэск первого эскадрона с простой и хорошей русской фамилией Смирнов.

— Кто может подтвердить ваши слова?! — громко выпаливает он.

Перебивать выступающего не принято, но с осуждением его поступка никто не спешит, даже председатель суда.

— Мои подчинённые. Например, братья Лукашины.

Смирнов презрительно фыркает.

— Они могут просто выполнять ваш приказ. Есть кто-то ещё, кого суд мог бы посчитать независимым источником?

Хреново… Мало того, что не верят моим словам, так ещё и подвергают сомнениям рапорты моих бойцов.

— Подполковник барон Карл Густав фон Маннергейм… Он был свидетелем происходившего.

НикНик разводит руками.

— К глубокому сожалению, мы не можем сейчас его опросить. Подполковника вызвали в военную контразведку.

— В таком случае у меня нет других свидетелей, — признаю я.

— Господин председатель суда, разрешите мне задать штабс-ротмистру вопрос? — просит слова комэск второго эскадрона Дараган.

— Разумеется, Константин Васильевич, — благосклонно кивает НикНик.

— Большое спасибо!

Дараган поворачивается ко мне.

— Штабс-ротмистр Гордеев, из вашего доклада мы слышали, что вы во время рейда по японским тылам уничтожили личный состав двух полков неприятеля.

— Ну… Уничтожили — громко сказано. Скорее основательно потрепали, — улыбаюсь я.

— Хорошо, потрепали… — спокойно говорит Дараган. — Сколько навскидку солдат неприятеля при этом погибло?