— Сэр, это сержант…
Тот оборвал его:
— Хейксвелл. Не трудитесь, с Хейксвеллом мы — старые знакомцы.
Сержант хихикнул, роняя на подбородок паутинку слюны. Шарп прикинул, сколько ему может быть лет? Выходило — около сорока. Лишь глаза, пустые и бессмысленные, не имели возраста. Капитан не стал играть с ним в гляделки, переведя взгляд на Харпера: Сержант Харпер, позаботьтесь о вновь прибывших.
— Да, сэр!
Шарп повернулся к Хейксвеллу:
— Ты вступил в эту роту.
— Сюрприз, сэр?
Ненависть затопила сознание стрелка. Ему хотелось удавить врага собственными руками, прямо здесь, бросить гадину наземь и с наслаждением топтать ногами. Многие хотели убить Обадию Хейксвелла. Напоминание о первой такой попытке Обадия носил на шее с двенадцати лет — багровую борозду от верёвки. Тогда его приговорили к повешению за воровство ягнёнка, преступление, в котором он не был виновен. Его вина состояла в ином: угрожая гадюкой, Обадия заставил раздеться дочь викария. Может, у паршивца в отношении девочки были и другие планы, но подоспел её папаша. Будучи знаком с судейскими крючкотворами, он быстро организовал мнимую кражу. Никто не скорбел о юном Хейксвелле, за исключением его матери, которую разгневанный викарий с удовольствием вздёрнул бы рядом с сынишкой.
Но Обадии повезло. Верёвка оборвалась, и он был помилован. В голове у него, впрочем, что-то повредилось, и Хейксвелл искренне уверовал в собственную неуязвимость. Он действительно был на редкость удачлив: как-то на глазах у Шарпа двух рядовых разнесло в клочья шрапнелью, а Хейксвелл, стоявший прямо перед ними, остался невредим.
— Рад, что я здесь, сэр! Горжусь вами, сэр! Мой лучший рекрут! — сержант говорил громко, давая понять присутствующим, что история их отношений насчитывает много лет. В его голосе Шарп также расслышал вызов, означавший, что Хейксвелл не намерен легко подчиниться человеку, которого он однажды тиранил.
— Как там капитан Моррис, Обадия?
Сержант захихикал прямо в лицо Шарпу, обдавая его своим зловонным дыханием:
— Помните его, сэр? Слышал, он уже майор. В Дублине. А что до вас, то вы всегда были непослушным мальчонкой, уж простите старого солдата за эти слова.
Во дворе было тихо. Все с интересом следили за пикировкой Шарпа и сержанта. Шарп понизил голос и негромко, чтобы только Хейксвелл слышал, сказал:
— Тронешь хоть пальцем кого-то из роты, с дерьмом смешаю.
Обадия ухмыльнулся, готовясь достойно ответить, но Шарп такой возможности ему не дал:
— Смирно!
Тот вытянул руки по швам, лицо исказила бессильная злоба.
— Кругом!
Развернувшись, Хейксвелл оказался лицом к забору. Проклятие! Хейксвелл! Шрамами на спине Шарп был обязан именно ему. Сержант нещадно избивал рядового Шарпа. Однажды тот ответил. Хейксвелл наябедничал капитану Моррису. Шарпа привязали к тележному колесу и высекли перед строем.
Столкнувшись с Хейксвеллом спустя много лет, Шарп видел, что Обадия нисколько не изменился, разве что живот стал больше, а зубов меньше. Когда-то сержант сказал ему в припадке откровенности, что они слишком похожи: одинокие, озлобленные на весь мир, а потому из них двоих выживет кто-то один. Шарп вспомнил газетёнку, своё неутверждённое звание, и настроение его окончательно испортилось:
— Сержант Харпер!
— Сэр?
— Что у нас сегодня?
— Футбол, сэр. Гренадёрская рота против португальцев. Ожидаются тяжёлые потери.
Шарп понял, что ирландец хочет подбодрить новичков и натужно улыбнулся:
— Что ж, отдыхайте. Завтра будет трудный день.
Завтра. Завтра он будет без Терезы. Завтра он, возможно, будет лейтенантом.
Новички ждали продолжения речи.
— Добро пожаловать в Южно-Эссекский. Рад, что вы здесь. Это отличная рота, и я надеюсь, что таковой она будет и далее.
Слова звучали фальшиво даже для его уха, и Шарп кивнул Харперу:
— Продолжайте, сержант.
Ирландец глазами показал на Хейксвелла, всё так же уткнувшегося носом в ограду. Шарп поборол соблазн оставить мерзавца стоять так целый день и крикнул:
— Сержант Хейксвелл!
— Сэр!
— Отставить!
Надеясь побыть наедине с самим собой, Шарп побрёл к воротам, но наткнулся на Лероя. Американец иронично поднял брови:
— Вот как «герой Талаверских полей» встречает новобранцев? А где же «зов славы» и «победный рёв фанфар»?
— Хватит с них.
Лерой достал сигару и пошёл рядом:
— По-видимому, ваше дурное настроение объясняется отъездом вашей дамы?
— Да.
— Хотите, поделюсь с вами новостями?
Лерой остановился и выжидательно посмотрел на Шарпа.
— Что, Бонапарт сдох?
— Увы, нет… Зато сегодня прибывает наш новый полковник! Хм, вы не удивлены?
Шарп проводил взглядом священника, спешащего мимо на толстом муле:
— Какой реакции вы от меня ждали?
— Ну, обычно, люди расстреливают меня вопросами «кто-почему-что-как-откуда?» Я, для порядка, поломаюсь, но снисхожу до ответов. Это и называется «беседа».
Шарп невольно улыбнулся:
— Расскажите, пожалуйста…
Обычно сдержанный американец удовлетворённо зажмурился: