Рота стрелка Шарпа

В Англии стрелок встретился с Джейн Гиббонс, чей покойный братец пытался прикончить его под Талаверой. Джейн была воплощённой мужской грёзой: белокурой и женственной. Совершенством форм она напоминала Терезу, но на этом сходство заканчивалось. Испанка за тридцать секунд разбирала винтовку Бейкера, могла убить человека с двухсот шагов. Французы изнасиловали и умертвили мать Терезы. С тех пор не один захватчик своей мучительной смертью заплатил за причинённое ей зло. Джейн Гиббонс играла на фортепиано, писала прелестные письма и с удовольствием транжирила деньги на модисток. Они были разными, как сталь и шёлк, и он хотел их обеих.

— Тереза жива, — голос Хогана был мягок. Кто-кто, а майор знал. Несмотря на крайнюю нужду в опытных инженерах, Веллингтон предпочитал использовать Хогана по собственному разумению. Ирландец говорил по-испански, по-португальски, по-французски, мог разгадать вражеские шифры и проводил уйму времени с офицерами разведки, объезжавшими в форме[2] тылы противника, и гверильясами. К Хогану стекалось то, что Уэлсли именовал «сведениями», и если Тереза всё ещё сражалась, майору это было известно лучше всех.

— Ваша женщина некоторое время провела на юге, и теперь возвращается сюда. Отряд возглавляет её брат, но я слышал, Терезу всё ещё зовут «La Aguja».

Улыбка осветила лицо Шарпа. Он дал её это прозвище. «La Aguja» — игла.

— Что она делала на юге?

— Понятия не имею, — Хоган тоже улыбнулся, — Сами спросите при встрече. А увидитесь вы очень скоро.

Шарп помрачнел. Слишком долго она не давала о себе знать.

— Последняя женщина, сэр, как последняя битва. Что прошло, то прошло.

Хоган захохотал:

— Боже правый! Что за унылый настрой? Вы, часом, не в пасторы решили податься? — он вытер проступившие слёзы, — Последняя женщина, надо же!

Вдоволь отсмеявшись, ирландец бросил последний взгляд на город и посерьёзнел:

— Послушайте, друг мой, я буду слишком занят во время штурма, но вы присматривайте за собой, договорились?

Шарп кивнул:

— Меня пули не берут.

— Похвальное заблуждение. Дай-то Бог…

Высоко поднимая ноги, майор побрёл по снегу к штабу. Шарп проводил его взглядом. Выжить. Зима была неподходящим временем сражаться. На эти три месяца армии обычно вставали на зимние квартиры, солдаты скучали по дому, у кого он был, по женщинам и родне, ожидая, пока весеннее солнце растопит сугробы и высушит дороги. Веллингтон не стал ждать весны. Он выступил в первые дни нового 1812 года, и в одно прекрасное морозное утро французский гарнизон Сьюдад-Родриго, проснувшись, обнаружил, что война и смерть подступили к их стенам.

Сьюдад-Родриго был только началом. Из Португалии в Испанию вели две дороги, что могли выдержать без ущерба вес тяжёлой артиллерии, тяжесть бесконечных обозов и поступь батальонов. Сьюдад-Родриго стерёг северную, и сегодня, когда на колокольне пробьют семь, Веллингтон планировал крепость взять. Тогда, чтобы оградить Португалию и отвоевать Испанию, останется лишь захватить южную дорогу. То есть взять Бадахос.

Бадахос. Шарп был там после Талаверы, ещё до того, как испанские генералы позорно сдали крепость французам. Сьюдад-Родриго строился на совесть, но его стены не выдерживали никакого сравнения с грозными бастионами Бадахоса. Мысли Шарпа с клубами пушечного дыма вознеслись над Сьюдад-Родриго, над горами и устремились на юг, туда, где в холодных водах Гвадианы отражалась темная громада Бадахоса. Два раза британцы безуспешно пытались его взять. Скоро они попробуют снова.

Шарп вернулся в расположение своей роты у подножия холма. Конечно, могло случиться чудо. Гарнизон Бадахоса мог сойти с ума или подохнуть от лихорадки, могли взлететь на воздух пороховые погреба, но Шарп знал цену чудесам. Он думал о своём капитанстве, о лживой газетке в кармане и Легкой роте. Ещё он спрашивал себя, почему, несмотря на твёрдую решимость, он так и не записался в «Форлорн Хоуп»? Ему не нужен был чин? Нужен. Может, он струсил? Тоже нет. Так почему же, почему? Шарп спрашивал себя, но в глубине его души зрел ответ. Потому что настоящее испытание ожидало его впереди.

Под Бадахосом.

ГЛАВА 2

Отданный во второй половине дня приказ о штурме ни для кого не стал неожиданностью, зато словно пробудил армию от спячки. Штыки точились и смазывались, мушкеты проверялись и перепроверялись. Осадные орудия продолжали громить французскую оборону в надежде разбить установленные где-то за брешью пушки. После каждого залпа дым грязными облачками плыл в небо и сливался с тучами цвета мокрого пороха.

Хоган добился своего. Лёгкая рота Шарпа была придана сапёрам. Солдаты получили тюки с сеном, которыми надлежало завалить ров и оборудовать подходы к пролому. Шарп наблюдал, как его люди строятся в передней траншее, с трудом удерживая в руках огромные мешки. Сержант Харпер бросил свой куль на землю, сел на него, затем вскочил, долго взбивал и, наконец, улёгся всем телом: «Лучше, чем пуховая перина, сэр!»