Рота почетного караула

Андрей ничего не понимал. Кому, для чего он понадобился? На гранитном, пригретом солнцем парапете снова встал между ними кто-то третий, и Андрей увидел размытое, словно за мокрым, перевитым струями дождя окном, лицо солдата, чью фотографию держала тогда у груди Настя.

Они вышли из троллейбуса на Мосфильмовской, и Настя повела Андрея по тропке напрямик - через палисадник, заросший акациями, через детскую площадку с разноцветными скворечнями домиков. Минут через пять они очутились возле одноэтажного, длинного, как барак, дома.

Настя уверенно нажала на кнопку звонка и, не услышав ответа, достала из сумки ключ, открыла дверь.

- Вот моя деревня, вот мой дом родной! - весело продекламировала она, пропуская Андрея вперед, и он сразу же споткнулся о приступок - в коридоре, пахнущем свежевымытыми полами, было сумрачно.

"Коммуналка", - сразу определил Андрей, проходя мимо кухни: вдоль стены теснились три стола, накрытые клеенками и газетами. И чистота в коридоре была коммунальная, подчеркнуто оберегаемая и поддерживаемая, возле каждой двери пестрели разнокалиберные тапочки. Настя бегло на них взглянула и по ей только известным признакам определила, что тот, к кому они пришли, должен вот-вот вернуться.

- Подождем, не под дождем! - улыбнулась она извинительно и, пригласив Андрея на кухню, смахнула тряпкой с табурета, усадила возле стола, накрытого новой, еще не запятнанной клеенкой с желтыми ромашками.

"Это ее стол", - догадался Андрей, хотя Насте была бы вроде ни к чему старая, отбитая по краям пластмассовая пепельница в виде охотничьей собаки, устало положившей морду на передние лапы.

Настя поставила на плиту чайник, достала чашки с блюдцами. Голубые подвинула: одну - Андрею, другую - себе, а третью, с еле поблескивающим золотым ободком, старенькую, оставила на середине стола, наверное, для того, кого они ожидали с минуты на минуту.

- Это ведь его сын, - проговорила Настя безо всякой связи. - Помните? На той фотографии. Он-то меня и послал в парк. Сам уже еле ходит... "Неси, - сказал, - покажи... Может, кто признает".

- А он вам... кто? - спросил Андрей. Настя ответила не сразу.

Налила в две чашки чай, села рядом и сказала не очень охотно:

- Длинная история. У меня родители в вечных командировках. Что мать, что отец. У отца любимая поговорка: "Не жизнь, а день приезда, день отъезда". А он... Просто сосед. А теперь вроде за деда...

"Странно, - подумал Андрей. - Совсем одна. Дед, фотография... А при чем тут Настя? И при чем я?" И он опять со жгучим стыдом вспомнил о невыполненном обещании.

- Понимаете, какое дело... Он почти уверен, что его сын лежит в могиле Неизвестного солдата... Погиб где-то недалеко от Крюкова... Или в Красной Поляне... В общем, неизвестно где, но там... И вот Кузьмич внушил себе, что именно его сын под Вечным огнем... Больше двадцати лет искал могилу. И ничего, ни следа. Многие считают его чудаком, смеются. А мне его жаль. Ну кто, скажите, кто докажет, что под Вечным огнем не его сын? Каждое утро Девятого Мая я вожу его туда... Раньше ходил сам... Каждый день...

Хлопнула дверь, в прихожей раздались шаги, Андрей обернулся.

Прислонясь к дверному косяку, щурясь от встречного света, на них смотрел, поблескивая очками, щуплый, небольшого роста старик в поношенном, с коротковатыми рукавами пиджаке. Зеленая байковая рубашка опрятно застегнута на верхнюю пуговичку. Он уже успел переобуться и стоял в растоптанных суконных тапочках, слегка косолапо отставив ногу. Старик долго приглядывался - с улицы слепило, наверное, как ранней весной.

- Здравстуйте, молодой человек, - с доброй усмешкой проговорил наконец старик, и Андрей с неловкостью ощутил на себе любопытно-придирчивый, изучающий его взгляд.

- Это тот самый Андрей, - привстала Настя. - А это Кузьмич, повернулась она к Андрею, и в ее голосе послышалось желание, чтобы они сразу же подружились, понравились друг другу. Настя торопливо налила чаю старику.

Пригладив редеющие волосы, старик неторопливо присел рядом, взял чашку, подержал в ладонях, как бы согреваясь.

Очки блеснули совсем близко, и Андрей увидел в упор глянувшие на него из глубокой, родниковой прозрачности стекол увеличенные, расширенные голубоватые глаза.

Старик как будто смотрел на него со дна чистой реки.

- Так, значит, в роте служите, в этой самой?

- В роте почетного караула, - с удовольствием подтвердил Андрей. Но ему чем-то уже не нравился этот старик, вкрадчивым взглядом рассматривающий каждую пуговицу, каждую складку на его мундире.

- Он, оказывается, стоял у Вечного огня! - с гордостью за Андрея, за нового своего знакомого, сказала Настя.

- Как? У самой могилы Неизвестного солдата? - не поверил старик, и голубоватые глаза его под стеклами очков расширились еще больше.

Он опять тем же цепким, по теперь обрадованным взглядом пробежал по Андрею - от погон до сапог, - улыбнулся, нахмурился, снова улыбнулся и обмяк.

- Ах ты, раскудря моя рябина... Да что ж вы раньше-то молчали?

Перелил чай из чашки в блюдечко, подержал немного, остужая, и вылил обратно в чашку - не давали ему руки покоя, не знал он, куда их девать.