"Рот Фронт!" Тельман

Когда, набегает ветер с тухлым запахом взрывчатки, колокольчик начинает качаться, а лошадь словно пытается сорвать цветок. Странно: кажется, будто колокольчик звенит под ветром.

«Это у меня в голове, - понял Эрнст. - Все-таки слегка контузило. Вот поэтому я и не слышу, как жужжат мухи над трупом лошади».

Он достал из кармана жестяную сигаретницу и закурил. За ближним поворотом траншеи мелькнула голова Ганса Эберта. Он подошел и остановился рядом, с головы до пят перемазанный рыжей глиной.

- Ты чего раскурился? Иди поешь, а то ничего не достанется. - Ганс говорил очень громко, как и все артиллеристы после боя.

- Жара, не хочется, - отказался Эрнст.

- Ну, тогда и мне дай сигарету, табак надоел. - Сделав несколько затяжек, Ганс с усмешкой сказал: - д ты, видно, пирогами сыт. Снова из дома прислали?

- Прислали, не забывают, - в тон ему ответил Эрнст. - Разве на солдатском пайке проживешь?

- Это правильно. А с чем пироги были?

- Сейчас покажу. - Из нагрудного кармана мундира Эрнст вынул сложенный вчетверо листок и протянул товарищу. Перекатывая во рту сигарету, тот молча стал читать. Эрнст ждал.

- Непонятно мне, - сказал наконец Ганс, - вот этот Карл Либкнехт - он кто? Имя и фамилия вроде немецкие, а пишет... Будто наш главный враг не в окопах противника, а в собственной стране. Интересно получается. А кто же тогда французы? Друзья, что ли? Вон их сколько полегло, да и наших много побили.

- Может, и друзья. - Эрнст повернулся к Гансу, бросил окурок на дно траншеи и затоптал его ногой. - Попробуй найди среди этих убитых и живых французов хоть одного лавочника или фабриканта. В кого мы стреляем? В таких же, как сами, рабочих и крестьянских парней. Так-то, брат. Выходит, не они наш главный враг. Их самих насильно загнали в окопы и заставляют умирать неизвестно за что.

- Значит, - развел руками Ганс, - для французов тоже не мы враги, а их буржуи? Я правильно понимаю?

- Правильно, Ганс! Втолкуй себе раз и навсегда: капиталисты затеяли эту войну ради своих интересов. Только воюют они не сами, а нашими руками, руками народа, потому что власть у них. И везде так - в Германии, во Франции, в России...

Они помолчали. Солнце над головой висело раскаленной добела сковородкой.

- Почему же тогда, Эрнст, буржуи нами командуют, почему не свернуть им шею? Нас же больше!

- Беда в том, что не все так думают, не все это понимают. Вот поэтому социал-демократы Карл Либкнехт, Роза Люксембург и пишут воззвания, чтобы раскрыть нам глаза, чтобы люди знали, кто главный враг. - Тельман взял винтовку, стряхнул пыль с мундира. - Повернуть оружие против буржуазии непросто. Вот если этого захотят не только ты да я, да еще два-три десятка солдат, а весь трудовой люд, включая армию, - тогда дело другое. Тогда скрутим шею буржуям, как ты говоришь. А пока, дружище, передай листовку товарищам, пусть читают. Да осторожней, время военное. Разговор, чуть что, будет короткий.

- Сам-то поосторожней. - Ганс, который был старше Тельмана, озабоченно посмотрел на товарища. - Держи ушки на макушке.

- Держу, - отшутился Эрнст. - Видишь, еще торчат кверху, а не висят лопухами.

Они засмеялись и пошли по траншее туда, откуда доносились негромкие голоса и где курился дымок сигарет и самокруток.

В блиндаже Эрнст Тельман пристроился на ящиках от снарядов и, достав лист чистой бумаги и карандаш, стал писать письмо: «Спасибо вам за посылочку с домашним пирогом. Мне он понравился, товарищам моим - тоже. Будете печь еще - не забывайте про нас».

Только самые близкие друзья знали, что пироги долгое время служили прикрытием. Между картонными стенками коробки, в которую их укладывали, были спрятаны листовки. Их присылала на фронт Тельману социал-демократическая группа «Спартак», ставшая в Германии центром антивоенной борьбы.

* * *

...Рано утром 19 января 1934 года в замочной скважине загремел ключ. Дверь распахнулась.

- Выходи! - Гиринг стоял в коридоре рядом со стражником и демонстративно похлопывал о ладонь плеткой.

Эрнст Тельман, прямо глядя в глаза гестаповца, которые ничего не выражали, кроме тупой злости, шагнул ему навстречу.

...Знакомая комната. Табурет. У одного гестаповца засучены рукава белой рубашки по локоть. Пиджак предусмотрительно снят. Сколько их? Кажется, пятеро. Сколько стоит за спиной?

Он взглянул на часы. Четверть десятого утра.

- Итак, Тельман, ты будешь отвечать на вопросы?

- Ни на какие вопросы я отвечать не буду.

- Посмотри еще раз на часы. - Гиринг стоял перед ним, поигрывая плеткой. - Даю тебе пять минут,

«На этот раз живым отсюда я не выйду, - хладнокровно подумал он, сжимая веки. - Что же, мы все готовы к такой развязке. И смерть революционера, достойная смерть, - тоже борьба, В последнем поединке нам есть с кого брать пример. А как встретили свой смертный час они?.. Память, память! Приди на помощь!..»

ИХ ПРИМЕР