Ростов. Лабиринт

Они сразу понравились друг другу. Сразу и навсегда. Так очень редко, но случается. Видишь незнакомца и понимаешь: да ведь это свой! Цепляешься за что-то неуловимое в мимике, жестах, интонациях, что-то подсказывающее тебе, что этот конкретный человек с тобой на одной волне. Он — не дополнение твое. Не твоя копия. Он просто твой человек. Друг.

— Спрашивай, — предложила Карина, во-первых, потому, что Ануш все-таки была старше (лет эдак на сто), во-вторых, потому, что еще не знала толком, можно ли пояснить прапрабабке, зачем она здесь, в-третьих, потому, что рот у нее был занят сухарем, который Ануш извлекла из торбы.

— Боюсь, — прошептала Ануш. А потом, подумав, добавила уже спокойно: — Не надо этого мне ничего. Не хочу знать про себя. Инч тарберутйун, Анушджан. Какая теперь разница? Как будет, так и будет. Бог даст, хорошо будет. Правильно будет. Не даст, тоже справимся.

— Ага! Я бы про себя тоже ничего знать не хотела. — Карина стряхнула крошки на пол. И подумала, что она сейчас врет — еще как хотела бы. Не просто знать — еще и переделать.

— Три дня назад ох как поспрашивала бы тебя... — Ануш не слушала, продолжала говорить о своем. — Душу бы продала, чтоб знать наверняка, где нам с любимым будет счастливей всего. А сейчас... Инч тарберутйун. Все равно. Вазгена — брата моего старшего — нет больше. А Макар...

Встала, чуть наклонившись вперед, уставив руки в боки. Вылупилась на Карину глазами огромными и страшными.

— Вот это ты мне скажи! Это хочу знать! Шороховы живы еще? В Ростове ли? Знаешь таких?

Карина кивнула. И тут же пожалела об этом.

— Ты! — Ануш ткнула в Карину пальцем так, что чуть не продырявила насквозь. — Запомни на всю жизнь! Шороховы нам враги! На века враги! Смертельные! Увидишь кого из них — зарежь, загрызи, разорви руками! Что угодно делай, лишь бы гниль эта не ходила по земле! Поняла?

Карину замутило. Такая смертельная, такая тусклая тоска вперемешку со злобой дребезжала в голосе этой черноволосой девушки. А еще ей стало сразу ясно, что рассказывать про своего Макара бабке Ануш лучше не надо. Вот совсем не надо.

— Что-то случилось? Да? — спросила Карина, когда Ануш немного успокоилась и снова вернулась на свой камень.

— Случилось. Три дня назад мой жених брата моего зарезал.

* * *

Семья, род, долг, честь — с одной стороны. Любовь — с другой.

Если ты девочка-дюймовочка, с руками-веточками, с сердечком пылким и чистым, влюбленная и любимая, то что ты выберешь? Что? Ты заказала у лучшей в городе портнихи подвенечный наряд и нашла в святцах имена для будущих сыновей.

Семья, род, долг, честь или любовь? Ну?

— А ты бы что выбрала, Каринэ... Разве простила бы убийцу брата? — Ануш не спрашивала у Карины совета. Просто нужно было чем-то закончить свой печальный рассказ. Поставить точку.

— Я не знаю, — честно ответила Карина. — Мне дедушку Вазгена ужасно жалко. Ты даже не представляешь, как сильно. А он... он точно из-за этого... из-за Шорохова умер? Ты уверена? Прости! Прости! Не плачь!

Вот так. И ничего у них не получилось! Вазген Ангурян погиб в драке. Началась и покатилась вперед в будущее вражда, похожая на каменный шар-убийцу — такая же безмозглая. Все осталось по-прежнему. Только вдобавок еще и Макар застрял неизвестно где. Еще Карине было смертельно жаль сидящую напротив, потерянную, измученную девчушку. Жаль, что вот так нелепо, страшно закончилась ее коротенькая любовь и что она так и не найдет в себе силы простить любимого и забыть не сумеет. Проволочится всю жизнь бобылихой, до смерти будет предана одному лишь лабиринту. Похоронит себя в нем заживо.

Карина поежилась. Надо же. Ведь она так завидовала бабке Ануш. Теперь же зависть исчезла, сменившись состраданием. Она пересела поближе к новой своей подруге, обняла за худые плечи и прижала к себе. Как будто хотела защитить от того, что ее ждет. А еще поняла, что ничего Анушке не расскажет, даже если та вдруг передумает и все же спросит, что дальше. Не расскажет! Ну, или соврет. Что-нибудь красивое соврет. Например, что у Ануш Ангурян случилась новая любовь, что сыграли свадьбу, нарожали детей и что в доме их были самые большие в городе рождественские елки и самая вкусная хашлама.

— Полно грустить, Каринэ. Признайся лучше, у тебя самой любимый есть? Как зовут? Красивый ли? Добрый?

— Красивый и добрый. Я же ради него сюда и пришла! Он же дурак... В линзу сунулся и пропал. И вот он где-то здесь, я здесь, только мы ни встретиться, ни выбраться обратно не можем...

— Как так? Да ты плачешь? Да что же это ты... Не плачь! Ну не плачь.