Мужик меленько затряс головой.
— Живи покеда, пёс, — снизошел вожак и повел свою стаю дальше.
Мужик с яблоками так и стоял столбом. И только когда ватажка отошла — стер рукавом плевок и меленько перекрестил грудь возле сердца.
Ватажка тем временем пёрла прямо на Серебряного. Вожак шагал нагло, не выказывая никакого вежества.
«Толканёт — убью», — спокойно решил для себя Никита Романович, поправляя перевязь с саблей. Мысль была до того отчетливая, что, видимо, отразилась на лице, и вожак, похоже, ее уловил. И обошел князя — впритирочку, но обошел; обдав его сложным ароматом немытого тела, гнилых зубов и еще чего-то тошнотного — над коим, впрочем, победно властвовал поистине валящий с ног чесночный перегар.
Следующей жертвой ватажка выбрала угрюмого инвалида со шрамом поперек лица, выставившего грибочки и мочёную бруснику.
На сей раз они действовали по-иному. Вожак не хамил, не совал руку в товар, не плевался. Вместо этого он растянул рыло в улыбочке и почти вежливо сказал:
— По-здорову будь.
Мужик со шрамом хмуро зыркнул, склонил голову и сказал напряжным голосом:
— И тебе здоровьичка, коли не шутишь.
— Хорошо ли торг идет? — продолжал интересоваться ватажник. — Много ли прибытка?
— Что Бог даст, то и хорошо, — мужик с показным рвением перекрестился.
— А скажи-ка ты мне, — ласково вопросил вожак, — как тебя звать-величать?
— Ну, Гаврилка я, — ответил мужик. — Меченым кличут. Вот из-за этого, — он показал на шрам.
— Гаврилка, значит… Хорошее у тебя имя, Гаврилка. Я так погляжу, и человек ты хороший. Добрый ты человек, Гаврилка. А доброму — оно всё добро. Так ведь?
Мужик занервничал.
— Добрый — то Господь наш Исус Христос, — наконец сказал он, — а люди все грешные.
— Да ты, смотрю, и в божественном силен! — наигранно восхитился вожак. — А скажи-ка ты нам, Гаврилка, есть ли у тебя грибочки солёные?
— Как не быть, — мужик слегка расслабился, опаски на лице поубавилось. — Вот изволь спробовать…
— Спробовать успеется. Ты скажи: укропчик-то в грибочки кладешь, небось?
— Дык, — согласился мужик.
— А лист смородиновый?
— Отож, — мужик уверенно кивнул головой.
— А перец сухой индийский? — прищурился вожак.
Вопрос о перце явно поставил мужика в тупик. Он раздумчиво почесал бороду, потер под шапкой, и только после этого сказал:
— Перец нонеча дорог.
— Нонеча? — переспросил вожак. — То есть, значит, не то что давеча? — рожа при этом у него сделалась хитрою. — Давеча дешевле был?
— И давеча был дорог, — пожал плечами мужик.
Тем временем — как заметил князь, за сценою наблюдавший — один из ватажников тихонько подобрался поближе к кадушке с грибами и провел над ней рукою. Князю показалось, что он туда что-то уронил.
— Значит, и перца у тебя нет, — протянул вожак. — Ну а
— Как можно, — мужик снова осенил себя крёстным знаменьем. — Сказано же: нельзя. Значит нельзя. Я в стрельцах был, дисциплину ведаю. А ты меня не смущай, — набравшись храбрости, добавил он.
— Значит, нету? — всё допытывался вожак. — Ни единой долечки?
— Нету, вот те крест, — бывший стрелец в который уж раз перекрестился.
— Нету, говоришь? А если найду? — вожак разухмылялся так, что затряслась бороденка. Подошел к кадушке, заглянул в нее. И ловким движением руки выхватил что-то маленькое, светленькое.
Мужик аж поперхнулся.
— Подкинули, — пробормотал он.
— Ребяты! Тримай его, еретика тупорылого, — распорядился вожак.
Двое тут же повисли на плечах у несчастливого продавца, а третий ловко подсек ему ноги, так что тот рухнул на колени.
— И чего теперь с тобой делать? — осведомился вожак. — Сразу на правёж или как? Думать будем или что?
Мужик, вздохнув, принялся отвязывать от пояса нетяжелую мошну.
— Нет, Гаврилка Меченый, ты меня не понял, — вожак слегка пнул стоящего на коленях продавца сафьяновым сапожком. — Мне твои медячишки сейчас ни к чему. А вот место твое торговое мне глянулось. Сейчас мы о том бумагу составим, что место свое ты мне отказываешь. Вон тот человек нам бумажку-то и справит, — он указал на грамотея. — И видоки как раз имеются. Ребяты, вы всё видели?
Ватажники угодливо заржали.
— Да не гоню я тебя, — продолжал вожак, наседая на мужика. — Будешь стоять как стоял, со своими кадушками. Только торговать будешь не себе, а мне в прибыток. Не боись, я тебе на жизнь оставлять буду… на скромную, — он сыто хохотнул. — Ну что, нравится тебе?
— Оно-то, конечно, того… — протянул бывший стрелец, — оно, конечно… оно действительно… что касательно, то относительно… дык ведь ежели случись чего — так оно и оппаньки…
— Ты чего несешь, гунявый? — с неудовольствием сказал вожак и снова пнул мужика сапожком.
— Да чего… Есть тут этот… как его… — мужик зачастил, как бы пытаясь успеть вспомнить, — полковник-то наш, хранцуз, говаривал… ну, вот который этот самый…
— Чо? — не понял вожак.
— А вот сейчас его-то ты и восчувствуешь, — в голосе мужика вдруг прорезалось злое торжество.