Rossija (reload game)

(На этом месте Вологдин лишь зубами скрипнул, прокляв последними словами глупую-преглупую свою башку. Профессиональная память с издевательской точностью воспроизвела для него картину разоренного Лабораторного блока: Чеснаков, Менгеле и неведомый подопытный на операционном столе — веки в целебной смазке, холодный бинт на глазах. И сколь это ни прискорбно — думаю, что подопытный будет жить… Так вот за какой секрет обер-вивисектор неудачно попытался купить себе жизнь!..)

Как те остолопы на Лубянке доигрались до взрыва — никто в Кремле не понимает; да и не важно это уже — а важны последствия.

После смерти Пимена благочинники сразу метнулись под кромешников: собственного-то триумвира больше нету, а из двоих оставшихся Цепень не то чтоб явно сильнее, но внушает больший, парализующий волю, страх. Однако ближе к ночи соотношение сил меняется до неузнаваемости: кромешники, как выясняется вдруг, тоже сироты (в смысле — их предводитель подевался невесть куда и признаков жизни не подает), да вдобавок еще и погорельцы (их главная цитадель, со всем содержимым, лежит в руинах). Вот тут-то благочинники, предводительствуемые решительным парнем Данилой Семенычем Фоминым, и воспретендовали: типа, «Мы по-прежнему двумя руками за антигодуновский альянс, но извините — а с чего это вы в нем должны быть старшими партнерами? наш-то пай в совместном предприятии теперь всяко крупнее!»

К тому же благочинники знали, что внутри кромешников идут тёрки между ночными и дневными, и это дополнительно придало им наглости: мол, теперь мы как минимум их стравим, а, если повезет, то перетянем дневных на свою сторону (те в любом варианте миноритарии, но мы-то хоть не кусаемся!) Ну а дальше Благочинию, установившему контроль над всем «силовым блоком», оставалось бы лишь избрать, по своему усмотрению, нового Митрополита (или сразу Патриарха, один черт!) — дирижируя теми выборами при помощи упырей.

Только вот стрЕлка в ночном Кремле покатилась по совсем другой колее. Упыри почуяли, что проигрывают (Шенкенберг, сам командовавший в это время на улицах, предполагал, что дневные там по ходу дела переметнулись или, по крайней мере, явно заколебались) — и пустили в ход свой ultima ratio…

— Перекусали, что ли, прямо на стрелке, всех, кто не догадался вовремя слинять, вроде тебя? — уточнил Вологдин. — Так теперь командный состав и Благочиния, и дневных тоже состоит из одних упырей?

— Из обращенных, да. Потом те объявили Кремль — монастырем, а себя — братией во главе с игуменом: «Мы — опричь всех, опричники!» А сегодня они созвали на свой опричный молебен всё московское священноначалие, ну и бояр, до кучи, а там…

— А там обратили в опричники, да? И что — все эти иерархи да бояре вот так вот, не пикнув, явились? Со своей веревкой?

— Так воспитали, — пожал плечами Шенкенберг, — за все эти годы. Этим можно теперь и просто бумажную четвертушку показать, со смазанным угловым штампом какого-нибудь там сичевого куреня — и сойдет. А тут всё солидно: Государь с Господарем скликАют, якобы, пред свои светлы очи.

— Бог с ним, с Государем, — отмахнулся Вологдин, — но Господарь-то точно из них всю кровь высосет за такое самочинство! Если он жив, конечно.

— Вот именно: если жив. А этим сейчас нечего терять. Вообще нечего, понимаете?

— Понимаю, — тяжело кивнул предводитель Знаменки. — Прагматичная сволочь Цепень хотя бы держал своих последышей на поводке и регулировал их численность, а у этих-то грёбаных опричников, похоже, вообще крышу сорвало напрочь!

— Да, собственно, вся затея с тем опричным монастырем исходила как раз от новообращенных во главе с Данилой Фоминым; он сразу и выбился у тех в игумены. И мне сдается, — задумчиво промолвил Иво, — что цепешева старая гвардия теперь глядит на этих ребят… ну, не то, чтоб в ужасе, но примерно как бандиты с понятиями — на отморозков-беспредельщиков. И ни черта уже тех не контролируют…

— Так значит, — подвел итог Вологдин, — по ихнему плану, укушенные нынче иерархи перекусают попов, а те — свою паству; бояре перекусают свою челядь — ну и так далее, неостановимо… И всё это — только лишь затем, чтоб завалить нас тут, на Знаменке, пушечным мясом?